Книга Скверный маркиз - Барбара Картленд

— Ну да, ты обойдешься, я в этом не сомневаюсь… и еще поделишься с кем-нибудь… Да и что у тебя есть? Все старое и немодное! И, с другой стороны, ты что же, думаешь, в моем новом положении в глазах общества я стану надевать что-нибудь больше одного-двух раз? Как же… Да если меня увидят в той же одежде на третий раз — это уже моветон… Это дурно! Дурной тон! Пойми, милая моя деревенщина! — И она звонко чмокнула сестру в щеку. Орелия ничего на это не ответила, и Кэролайн вдохновенно продолжила: — Да, ты намного ниже меня и, к сожалению, гораздо более худенькая, но, по счастью, гораздо легче забрать лишнюю ткань в швы, чем выпускать ее. Пока мы не подыщем тебе действительно что-нибудь замечательное и все новое, ты и в прежних моих нарядах будешь выглядеть очень и очень миленькой.

— А я чувствую себя в них как-то непривычно, талия теперь не на месте, где-то под самой грудью… — уныло пожаловалась Орелия.

— Но в Париже сейчас начинается мода на тугую шнуровку, и вот увидишь, через год все наши прямые из-под груди силуэты совершенно выйдут из моды, — пророчески заметила Кэролайн, — так что мы всех поразим, когда появимся в Лондоне в своих новых приталенных туалетах уже сейчас. Впереди моды! Мы всех сразим наповал! На нас сразу же все обратят внимание!

— Ох… Вот уж не хотела бы я стать объектом всеобщего внимания, — тихо ответила кузине Орелия, но Кэролайн ее уже не услышала, пустившись в воспоминания о комплиментах, которыми ее осыпал один французский красавец, когда она появилась на балу в Тюильри в одном из тех платьев, что она щедрой рукой отдала сейчас бедной Орелии. И действительно, при виде такой красавицы не один джентльмен оборачивался ей вслед…

Так было и сейчас, когда Кэролайн в своем красном бархатном, отделанном горностаем, а Орелия — в гиацинтово-синем плащах появились на улице, словно только что сошли со страниц «Дамского журнала». Однако если Кэролайн могла мгновенно привлечь взгляды своей пышной и пламенеющей красотой, то Орелия с ее воздушным очарованием и удивленным взглядом широко расставленных глаз могла надолго запечатлеться в мужской памяти. Одно дело было сказать, что ее не слишком-то интересуют наряды, и совсем другое — приехать в Лондон и сознавать, что она выглядит, по крайней мере, достаточно модно одетой, когда экипаж наконец остановился у Райд Хауза на Парк-лейн.

Сначала Орелия удивилась и даже немного испугалась, когда Кэролайн сообщила ей, что жить они будут в маркизовом особняке.

— Но, право, это не совсем корректно, если учесть, что ты помолвлена с его сиятельством, — засомневалась Орелия.

— Маркиз пригласил в гости свою бабушку, вдовствующую герцогиню Уонтедж, чтобы она взяла меня под свое покровительство, а особняк такой большой, что в доме могут легко разместиться несколько десятков гостей, не причиняя друг другу каких-либо неудобств.

— Я и не думаю, что ты можешь доставить маркизу какое-то неудобство, — мягко возразила Орелия. — Просто может показаться странным, что ты живешь под его крышей до свадьбы.

— Его сиятельство — сам себе закон, а я не могу вообразить ничего глупее, если бы мы сняли какой-нибудь дом для нас двоих — и всего лишь на месяц. Нам не по средствам такая расточительность.

— На месяц! — воскликнула Орелия.

— Не удивляйся, миленькая. Ты же понимаешь, чем раньше кольцо окажется у меня на пальце, тем больше я буду уверена, что мне очень повезло и я и правда взяла в плен маркиза Райда.

— А ты подозреваешь, что его сиятельство может отказаться от брачных уз? — спросила потрясенная Орелия.

Ей было отлично известно, что если мужчина из общества сделал предложение и уже помолвлен, то это равнозначно тому, как если бы он дал слово чести, такое же священное и нерушимое, как обязательство вернуть карточный долг! Ни один благородный джентльмен не может бросить невесту, как бы ему этого ни хотелось, и ни при каких обстоятельствах.

— Нет, я, конечно, не боюсь, что маркиз откажется на мне жениться после всего, что он мне говорил. И, думаю, в «Газетт» уже напечатано объявление о нашей предстоящей свадьбе, надо будет посмотреть, кстати… Но в то же время всякое может быть: несчастный случай или смерть, мало ли что… — И, немного помолчав, Кэролайн внезапно призналась: — У меня появилось какое-то странное, скребущее ощущение. Мое счастье кажется мне таким невероятным, что я должна держаться за него обеими руками, а то оно ускользнет…

— Как золото фей, — слегка улыбнулась Орелия, тронутая откровением Кэролайн.

В детстве она всегда искала сказочное неуловимое золото, которое феи якобы прячут в лесах и тем самым заманивают глупых и жадных путешественников.

— Совершенно верно, — согласилась Кэролайн, — но золото фей исчезает при одном лишь прикосновении рук человеческих, а мое золото — настоящее, а только такое мне и нужно, и я твердо решила им завладеть.

В голосе Кэролайн снова прозвучала какая-то жесткая нотка, и Орелия печально вздохнула, однако, увидев Райд Хауз, она в какой-то мере поняла, почему кузина так жаждет стать владелицей этого замечательного здания.

Дом, сложенный из серого камня и увенчанный орудийными башенками, был огромен. Окна фасада смотрели на Гайд-парк. За домом был разбит большой сад, и перед глазами кузин уже промелькнули яркие цветочные клумбы, кусты белой сирени и золотистые ветви акаций. И непременные в Англии гортензии — синие, белые, розовато-сиреневые, кусты их поднимались выше человеческого роста. И чайные розы. Английский сад не предполагает симметрии и должен выглядеть заросшим и якобы неухоженным, однако только здешние садовники знают, насколько это не так… Особенно привлекали взгляд в саду Райд Хауза огромные деревья — их раскидистые ветви протягивались во все стороны, пытаясь охватить как можно больше пространства, каким был наполнен сад с его тенью и солнечными в ясную погоду большими полянами, однако и в дождь такой сад смотрелся волшебно.

Ландо остановилось у величественного подъезда с колоннами, к ним вышли слуги и сопроводили их в дом.

Потолки в Райд Хаузе были высокие, с прекрасной лепниной, стены холла украшали старинные, очень дорогие картины. Орелия узнала среди них многие — здесь были и работы кисти несравненного, столь стремительно ворвавшегося в мир живописных салонов Фрагонара, хотя в частных собраниях, в частности в этом, могли быть искусные копии с его шедевров, и знаменитые портретные работы Гейнсборо… В картинах Орелию привлекало, как правило, чувство цвета и тонкое ощущение реальности, а не сюжет, хотя психологизм Рембрандта заставлял ее цепенеть, когда бы она ни увидела какое-либо из его непревзойденных по использованию светотени полотен… Но что удивительно, вся английская школа живописи восемнадцатого века изображала мир в неких таинственных темных красках и полутонах, смысл которых ей очень хотелось бы разгадать. Вот и сейчас ей сразу же захотелось остановиться в холле и подольше постоять у тех картин, о которых они беседовали с дядей Артуром… Ей живо вспомнились эти беседы, и сердце ее сжала щемящая грусть — никогда уже это не повторится. Жизнь ее не станет такой, как прежде.