Книга Огненная дорога - Энн Бенсон

— Меньше чем за миллион баксов я к компьютеру не прикоснусь.

— Я не имею в виду, что ты должен буквально прикасаться к нему, Джон, в смысле, пачкаться сам. Просто мне нужно узнать, куда обратиться кое за чем, вот и все.

— Что я такое знаю, имеющее отношение к компьютеру, чего не знаешь ты?

— Мне нужно узнать, как раздобыть денежную субсидию. По-моему, ты всегда имел неиссякаемый их источник, а я какое-то время была лишена доступа к этой информации… Ты ведь у нас Король Субсидий, правда? Или растерял свои связи?

— Ох, перестань, Джейни.

— Нет, в самом деле. Ты всегда умел достать деньги, притягивал их, как магнит.

— Для чего тебе деньги?

— Одного парнишку направили в наш фонд с тяжелой травмой позвоночника, но мой начальник не желает брать его. И есть еще один схожий случай в Бостоне, который мне тоже хотелось бы включить в наш проект. Но, по-видимому, у фонда нет денег.

Джон с любопытством взглянул на нее.

— Конечно есть. С такими-то пожертвованиями? Вы бы в жизни столько не имели, если бы были прибыльной компанией. — Он размешал кофе и постучал ложечкой по краю чашки. — Они просто не хотят тратить их. Надеюсь, тебя это не удивляет.

— На самом деле нет… Разочаровывает, конечно, но не удивляет.

— Хорошо. Мое высокое мнение о тебе слегка упало бы, если бы дело обстояло иначе.

— Однако есть и другая причина… — Она рассказала, что Том говорил о возобновлении лицензии. — Чем больше я узнаю об этом несчастном мальчике, тем больше мне кажется, что его случай в чем-то уникален.

— Но у него же сломана кость… это не неврология.

— У него сильно травмирован позвоночник. Это неврология. Послушай, я знаю, это не твоя сфера, поэтому ты, возможно, не видишь того, что я. Однако поверь, здесь точно есть что-то уникальное. Может, достаточно уникальное для того, чтобы я смогла вернуться к медицинской практике — если хорошенько постараюсь.

— Это так валено для тебя?

— Я терпеть не могу то, чем занимаюсь теперь. Совершенно бессмысленно. Я что-то вроде доярки, честное слово: выкачиваю информацию из одного места и переношу в другое, давая возможность нашим деятелям продемонстрировать, насколько эффективны их препараты.

— Ну и как, эффективны?

— Отчасти. Пара-тройка сулят серьезные перемены. А теперь, когда у них есть деньги и персонал, главная задача — чтобы все продолжало вертеться, не то получится, что уже сделанные вложения вроде как потрачены впустую. Ну что им стоит подключить моего парнишку?

— Никто не знает, почему такого рода организации делают то, что делают. У них, как и во всякой большой компании, есть совет директоров. Фактически это и есть большая компания, только заявляющая, что их цель не прибыль. По какой-то причине правительство позволяет им действовать таким образом. Слишком много политики, слишком мало науки.

— Эта идея заставляет меня чувствовать себя… ну, почти шлюхой. Однако, наверное, все так и есть. Я связалась с этим фондом, потому что мне нужна работа, все равно какая, лишь бы занять голову и не думать обо… всяком; но не только. Мне казалось, что там присутствует… совесть, что ли? По крайней мере, вначале. Теперь я, конечно, сомневаюсь.

Джон иронически усмехнулся.

— Когда я начинал здесь, у меня было такое же чувство, но теперь я смотрю на все иначе. Башня из Слоновой Кости… Нет, я не хотел быть просто еще одним наемным служащим, бредущим к пенсии. Но, увы, таков я и есть. Что поделаешь? Так уж устроен мир в наше время. — Он с улыбкой пожал плечами. — Мы можем делать только то, что можем, верно?

— Правильно. И ты можешь поискать для меня грант.

Как всегда по вечерам, когда Брюс уже спал в Лондоне, а она еще бодрствовала в Массачусетсе, чувствуя себя в особенности одинокой, Джейни страстно желала, чтобы он каким-то образом сумел перебраться сюда. Год назад в Лондоне она провела вместе с ним всего несколько спокойных вечеров, и, не считая самого начала, на пути их встреч одна за другой вставали бесконечные трудности. Однако она удивительно быстро приобрела вкус к таким вечерам и постоянно вызывала в воображении безопасные, трогательные картины того, как они проводили время, словно возлюбленные, которые прожили вместе не один год, хорошо знали и прощали друг другу все слабости. На самом деле между ними пролегала огромная неизведанная территория, на которой еще многое предстояло обнаружить.

И хотя Том не раз повторял Джейни, что для нее всякая связь с возникшей в Англии «проблемой» закончена, для Брюса эта опасность все еще существовала. Он жил там и по-прежнему находился под расследованием, хотя никаких обвинений ему не предъявляли и, скорее всего, не предъявят — британские биокопы пока не придумали ничего более страшного, чем держать проклятого янки при себе, не выпуская его из поля зрения. Однако они совершенно точно знали, что он причастен к одному очень запутанному делу, и старались всячески осложнить ему жизнь — видимо, компенсируя таким образом собственную некомпетентность.

Для Джейни это было странное, незнакомое ощущение — барахтаться во вредных испарениях жалости к себе. Глядя на опускающееся за ее обожаемый сад солнце, она приказала себе: «Прекрати. Ты выдержала и не такое». И это была правда — ее психика оказалась достаточно гибкой и сумела найти источники новых сил для возрождения. Просто в последнее время возникало чувство, что эти вновь обретенные навыки самозащиты отчасти стали утрачиваться.

Мелькнула мысль, что, возможно, у нее депрессия.

«Ничего удивительного — я ненавижу свою работу, а человек, которого я люблю, по ту сторону огромного океана».

Она сделала упражнения, очищающие дыхание, и переключила внимание на лежащий на коленях предмет. Хотя дневник совсем не пострадал, когда пересекал океан, завернутый в пропотевшую тенниску Джейни, его древность и хрупкость не вызывали сомнений. Судя по растрескавшемуся кожаному переплету и загрязненности пергаментных страниц, он, по мнению Джейни, представлял собой рабочую тетрадь, из тех, которые постоянно берут в руки, может, даже ежедневно. И делали это множество владельцев, которым тетрадь принадлежала на протяжении долгих лет. Каждый оставил на ее страницах свой след — записи, переводы, пометки здесь, пятна там, — начиная с фотографии последней перед Джейни владелицы и заканчивая выцветшими, истончившимися каракулями человека, для которого изначально и была переплетена эта тетрадь.

Интересно, спрашивала себя Джейни, сколько стоило изготовить такой переплет в те времена, шестьсот дет назад? И какой монетой какого королевства заплатил за нее отец молодого человека, для которого она предназначалась? Гордясь успехами сына, он, скорее всего, пошел к переплетчику и заказал ему тетрадь, чтобы Алехандро Санчес, покидая дом и отправляясь на учебу, имел возможность заносить в нее свои наблюдения по мере того, как расцветал его интеллект. Юноша учился в Монпелье и, делая там заметки, временами переходил с иврита на французский. В особенности тяжело Джейни давался перевод последних; она постоянно консультировалась с помощью Интернета с группой франкофилов, которые получали наслаждение, погружаясь в la langue française ancienne.[5]До сих пор она не показывала дневник никому, кроме Кэролайн.