Книга Кодекс 632 - Жозе Родригеш Душ Сантуш

— И что нам теперь делать?

— Я собираюсь пойти в школу и поговорить с учительницей.

— Представляю, к каким сногсшибательным результатам это приведет…

— Но ведь она педагог, ей проще найти подход к детям.

— Пожалуй.

— Я бы предпочла, чтобы ты пошел со мной.

— Как ты себе это представляешь? Я на другом полушарии.

— Ладно, на этот раз у тебя уважительная причина. — Повисла напряженная тишина. — Ну а твои американцы уже объяснили, зачем ты им понадобился?

— Пока нет. У нас встреча через несколько часов. Скоро все выяснится.

— Готова поспорить, тебе предложат расшифровать какой-нибудь манускрипт.

— Вполне возможно.

В трубке послышался далекий звон колокольчика.

— Первый звонок, — пояснила Констанса. — Мне пора на лекцию. К тому же на этом роуминге можно проговорить целое состояние. Целую, будь паинькой!

— Целую, веснушка.

— И вот что, мой жеребец, поосторожней с американками. Говорят, они само коварство.

— Ладно, учту.

— И пришли мне цветы.

Томаш повесил трубку и принялся щелкать кнопками пульта, перескакивая с канала на канал: NBC, CBS, ABC, CNN, CNN Headline News, SNBC, Nick'at'Nite, HBO, TNT, ESPN, и так далее. Какофония голосов и мельтешение картинок не вызывали ничего, кроме зевоты. На полу у входа валялся журнал; должно быть, посыльный подсунул его под дверь. Это был «Нью-Йорк таймс» с Биллом Клинтоном на обложке и мэром Джулиани на развороте; Томаш рассеянно его полистал, без особого интереса пробежал глазами пару заметок.

Отложив прессу, отправился в ванную, чтобы принять душ, побриться и одеться. Для предстоящей встречи как нельзя лучше подходил темно-синий костюм в тонкую белую полоску, будто расчерченный мелом, и бордовый галстук с золотой булавкой. Закончив утренний туалет, Томаш спустился позавтракать в «Американской кондитерской Оскара». Обычно по утрам профессор с трудом заставлял себя хоть что-то проглотить, однако в этот раз он с жадностью накинулся на еду. «Это потому, что я далеко от дома, — решил Томаш. — Организм чует неладное и стремится насытиться про запас, мало ли когда все придет в нормальное русло». Размышляя об этом, он проглотил оладьи с сиропом, яйца-бенедикт — блюдо, состоявшее из двух яиц всмятку, — английский кекс и канадский бекон под майонезом, а вместе с ними — дозу холестерина, которая привела бы в ужас их семейного врача. Кроме того, Томаш отдал должное сосискам с бобами и чудесным шоколадным вафлям с орехами, запил все это апельсиновым соком и лишь тогда окончательно почувствовал себя сытым и понял, что пришло время выбросить белый флаг.

Когда профессор покончил с завтраком, была уже почти половина девятого. Следуя инструкциям Молиарти, Томаш поспешил к подъезду, выходившему на Парк-авеню, и оказался в отделанном кремовым мрамором лобби с колоннами и лепниной на потолке; причудливой формы люстры ярко освещали роскошный зал; стены украшала затейливая мозаика на аллегорические сюжеты.

— Good morning, sir, — учтиво поприветствовал Томаша знакомый голос. — How are you today?

Обернувшись, профессор увидел вчерашнего водителя, темнокожего атлета в синей униформе, сиявшего добродушной улыбкой.

— Good morning.

— Shall we go? — предложил водитель, широким жестом приглашая Томаша следовать за собой.

Утро выдалось студеным и солнечным. «Жаль, нельзя пройтись пешком», — подумал Томаш, глядя на озаренные утренними лучами шпили небоскребов. В Нью-Йорке дома так высоки, что солнце не может осветить их целиком; на городских улицах лежит вечная тень. Томаш уселся в «кадиллак», тот же самый длинный черный лимузин, что ждал его в аэропорту накануне, шофер занял водительское место. Стеклянная перегородка с мягким жужжанием опустилась, и перед пассажиром предстали маленький телевизор, бутылка «Гленливета» и «Моэт и Шандон» в ведерке со льдом.

— Enjoy the ride, — вновь широко улыбнулся водитель.

Лимузин тронулся, и Томаш приник к окну; Нью-Йорк неспешно разворачивался перед ним во всей красе. Выехав на Лексингтон-авеню, автомобиль свернул влево, и взору потрясенного португальца предстал Рокет-клуб, похожий на ренессансное палаццо: меньше всего на свете Томаш ожидал увидеть здесь здание в таком стиле. Миновали Мэдисон, за ним началась длинная, на несколько кварталов, улица, забитая машинами; «кадиллак» встроился в плотный поток, проехал мимо штаб-квартиры «Сони» и остановился на углу.

— The office is here, — объявил водитель, притормозив у парадного входа в очередной небоскреб. — Mister Moliarty is waiting for you.

Томаш вылез из машины и поспешил к подъезду. Офис располагался в мрачноватой серой высотке. Порыв ледяного ветра заставил пешехода прибавить шагу, чтобы найти спасение за стеклянными дверьми.

— Профессор Норонья?

Томаш узнал португальско-американский акцент того, с кем говорил по телефону.

— Доброе утро.

— Доброе утро, профессор, рад приветствовать вас в штаб-квартире Фонда американской истории. Я Нельсон Молиарти. Очень рад нашему знакомству.

— Взаимно.

Они обменялись рукопожатиями. Нельсон Молиарти оказался худым и низкорослым, с копной курчавых седых волос. Маленькие глазки и тонкий крючковатый нос придавали ему сходство с хищной птицей.

— Добро пожаловать, — произнес директор фонда.

— Спасибо, — ответил Томаш и огляделся по сторонам. — Настоящий холодильник, не правда ли?

— Простите?

— Я хотел сказать, сегодня очень холодно.

— Да-да, действительно холодно, — с энтузиазмом закивал Молиарти. — Прошу вас, входите.

Пара шагов, и их поглотило мрачное здание. Томаш оказался в мраморном вестибюле, посреди которого возвышалась абстрактная скульптура: массивная гранитная глыба на стальном лафете; из-под нелепой конструкции бежал веселый ручеек. Молиарти перехватил взгляд португальца.

— Забавная вещь, согласитесь. Ее сделал один американский скульптор.

— Очень интересно.

— Идемте, наш офис на двадцать третьем этаже.

Лифт взмыл вверх с головокружительной скоростью; через несколько мгновений он остановился на этаже, который занимал фонд. В офис вели двери матового стекла в металлической раме, украшенные гербом организации. Орел с распростертыми крыльями держал в одной лапе оливковую ветвь, а в другой — ленту, по которой бежала латинская надпись: «Hos successus alit: possunt, quia possem videntur». Под ним красовались изящно переплетенные буквы ФАИ.

Томаш вполголоса прочел знакомое изречение.

— Вергилий, — заметил он.

— Прошу прощения?

— Эти слова, — португалец указал на ленту в когтях орла. — Цитата из «Энеиды» Вергилия. — Он прочел фразу вслух и перевел: — Они смогли, ибо верили, что смогут.