Книга Укус Змея - Михаил Зайцев

Подземный марш-бросок затянулся на часы. Несколько часов Змей преодолевал расстояние, которое поверху преодолевается за минуты. Однако обошлось без трагических приключений. Грязь — ерунда, важно, что руки-ноги целы. Змей даже не поставил себе ни одного синяка. Обошлось даже без серьезных царапин.

Полумрак подвалов под техникумом для Змея стал тем самым светом в конце тоннеля, какой является синонимом долгожданной победы. Жаль, до победы было еще далеко. Лишь завтра на крыше техникума выяснится, кто победил: Змей обстоятельства или они Змея...

Свет сочился в подвальные помещения техникума через узкие щели-бойницы возле самой земли. Со стороны фасада оконца-бойницы были прикрыты металлической сеткой. Со стороны двора в проемы бойниц спокойно лазили кошки, а значит, и Змей пролезет, когда придет время.

Змей снял пиджак, повесил его на горячую трубу, чтобы грязь до вечера подсохла и ее можно было стряхнуть. Разложил на трубе носки, поставил сушить кроссовки. Оторвал лоскут от низа рубашки и занялся чисткой оружия.

Он чистил пистолет с маниакальной тщательностью, каждую детальку, пружинку, винтик. Ему некуда было спешить, Змей ждал темноты.

А выше и много выше уровня фундамента по этажам техникума ходили серьезные мужчины в одинаковых костюмах. Все двери, кроме входной, местные кагэбэшники опечатали еще вчера, в субботу. Тщательно осмотрели все помещения и наклеили на запертые двери полоски бумаги и на полосках поставили печати. Приезжие, совершая обход, проверяли работу коллег. Несколько человек готовились заночевать в холле техникума. Один осматривал забор со стороны тылов, только забор, здание его не интересовало, а инспекция капитальной стены-забора удовлетворила вполне. Работа «лички» в СССР была столь же тщательно застандартизирована, как и вышеупомянутый труд землекопов. Искусство диверсанта в том и состоит, чтобы использовать стандарты в свою пользу.

Шли часы — один, другой, третий. Дежурные в холле позевывали. Прочие приезжие инспектировали жилые и нежилые постройки вдоль улицы, по которой завтра поедет президент, а также цеха мебельного гиганта, которые посетит глава государства.

Часы шли вереницей, уходили в вечность. Часы-бурлаки тянули за собой перегруженный заботами день. Подкрался вечер, разведчик ночи, солнце спряталось от него за бруствер горизонта. Энск оккупировала ночь. За стеной с колючкой и проволокой сигнализации вспыхнули фонари. Контраст между очагами естественного света и мраком во дворике техникума не позволил бы даже самому глазастому наблюдателю, ежели таковой бы вдруг объявился, распознать мелкие архитектурные детали семиэтажки. Со стороны жилых кварталов техникум выглядел черной глыбой во мраке. И досужий наблюдатель тем паче не разглядел бы, как по сей глыбе забирается человек.

Через бойницу подвального оконца Змей вылез во дворик. Вылез и полез вверх по стене, используя в качестве опор выступающие из кладки кирпичи.

От естественного страха высоты курсант Змей избавился раз и навсегда на первом же практическом занятии, с ней, с высотой, связанном. Курсантов подвели к двум высоченным шестам, врытым в землю, и с перекладинами к торчащей на много-много метров вверх строго вертикальной лестнице самого примитивного типа. Требовалось вскарабкаться до конца лестницы, перелезть через верхнюю перекладину и карабкаться обратно вниз. Чтобы после опять лезть вверх. И так раз за разом. В первый раз страшно, колени дрожат, руки потеют. И неудобно — кто-то еще лезет вверх, а кто-то уже вниз, а перекладины для всех общие. В первый раз спускаешься, голова кругом, и кажется, что повторить подъем-спуск уже не получится. Разу к пятому к подъему-спуску как бы привыкаешь, и страх потихоньку уходит. А раз через пятьдесят уже не до страхов — мышцы ноют, руки трясутся от усталости, едва ухитряешься цепляться за перекладины, и самому удивительно, что ухитряешься. А через сто подъемов-спусков чувствуешь только усталость, и страха не только нет, но о нем уже просто забыл.

Когда уходит страх, за ним норовит сбежать осторожность. На последующих занятиях, связанных с высотой, курсантов учили дружить с осторожностью. Учили будущих особых порученцев лучшие инструкторы страны по скалолазанию. Курсанты учились ползать по вертикальным плоскостям сразу без всяких страховок. Научились, выжило большинство, однако не все...

Пальцы Змея нащупывали пережитки «украшательства», стопы отталкивались от них же, тело держало баланс, вестибулярный аппарат помнил однажды инсталлированные программы.

Изображая цепкую муху, Змей добрался до козырька крыши. Схватился за кромку козырька одной рукой, другой оттолкнулся от вертикали, перекинул себя через край, лег боком на горизонтали между кромкой и хлипкой оградкой-перилами. Не мешкая, перемахнул перила, попутно встал на ноги и пошел, чуть согнувшись, по наклонной плоскости крыши к будке с дверцей, ко входу и выходу с чердака.

Дверца была, ясен перец, закрыта. Понятно, что с той стороны. Со стороны чердака ее закрыли, увы, на амбарный замок. Но не опечатали. С точки зрения здравой логики — идиотизм опечатывать дверь на крышу одиноко стоящего семиэтажного дома, учитывая тот факт, что двери на чердак, разумеется, опечатаны. Так называемая «здравая логика» не берет в расчет особых порученцев.

Змей расшатал скобку с ушком для замка, прибитую с той стороны. Гвозди выскочили из древесины, и порученец вошел на чердак.

Ногтями Змей отщепил от косяка малюсенькие щепочки, засунул их в дырочки от гвоздей и вернул их, гвозди, на место. Скобка с ушком держалась, конечно, слабее, чем раньше, но кто проверял ее на прочность? Инспекторы бросили взгляд на замок, тем и удовлетворились. А замок, вот он — висит, как и висел.

Пока возился с гвоздями, Змей привык к относительной темноте чердака. Относительной, а не абсолютной, как в подземных коммуникациях. Чердак все же не подземелье, под козырьком крыши имеются вентиляционные отверстия, их с большой натяжкой, но можно назвать окошечками. Минимального освещения особому порученцу вполне хватало, чтобы сориентироваться.

То, что порученец рассчитывал найти на чердаке, обнаружилось в очень и очень удобном для Змея месте.

Пожарные службы, курирующие техникум, установили ящик, полный песка, около дверей на лестничный пролет чердачного, восьмого, условно говоря, этажа.

Над дощатым ящиком, выкрашенным в красный цвет, большим таким ящиком, по грудь Змею, с плотно-плотно пригнанными досками, висел красный же пожарный щит, на щите — красное ведро, лом, топор и огнетушитель.

Змей снял со щита ведро, зачерпнул песка, понес в дальний конец чердака, где был складирован запас транспарантов с лозунгами, прославляющими Октябрь, Труд, Май, Победу и Съезд. За транспарантами нашелся уголок с паутиной, куда Змей и ссыпал песок. Опорожнил ведро, вернулся к ящику за песком, сделал еще ходку, еще, еще.

Из ящика Змей выбрал ровно то количество песка, которое соответствовало объему его, Змея, тела. Лишний песок лег незаметной кучкой под паутиной. Тщательно вычищенное ведро повисло на щите.

В кармане пиджака лежал, ждал своего часа, многократно сложенный целлофановый пакетик. Час пробил — Змей достал целлофановую заначку, вытащил пистолет и поместил оружие в герметичный пакетик. Разумеется, к идеальной герметичности Змей не стремился, нырять под воду с упакованным пистолетом не собирался, а от песчинок упаковка, безусловно, спасет оружейную механику.