Книга Шут и император - Алан Гордон

— В начале декабря. «Они все пропали», — вот что он сказал. Ему не удалось найти ни одного из них. В их жилищах ничего не было тронуто, разве что в доме Нико и Пико были заметны следы борьбы.

— А кровь?

— Если и была, то успела высохнуть, ведь Игнатий побывал у них спустя два месяца. Но он не заметил ничего подобного. Наверняка-то сказать трудно, ведь наши карлики не отличались любовью к порядку.

— Откуда вообще стало известно об их исчезновении?

— Об этом болтали завсегдатаи «Красного петуха». Игнатию ничего не удалось обнаружить. Тогда он поступил очень разумно. Запаниковал и сбежал.

Несмотря на жар печурки и теплый июньский денек, мне вдруг стало холодно.

— Но потом он вернулся туда, — сказал я.

— Конечно, — буркнул Толстый Бэзил, помешивая что-то в котелке. — Куда ж ему было деваться. И с тех пор я ничего о нем не слышал. Никаких сообщений, рассказов, даже намеков на слухи. Шестеро наших словно растворились в городе среди четырехсот тысяч жителей. И никого не волнует, что с ними стало.

— За исключением гильдии.

— Верно, — сказал он и, разлив черпаком по мискам непонятное на вид, но восхитительно пахнущее бурое варево, раздал их нам.

— А почему гильдия не послала туда тебя? — спросила Виола тенорком Клавдия, впервые вмешавшись в разговор.

— Потому, ученик, что я нужен здесь. Кто-то же должен будет сообщить в гильдию, если вы оба не вернетесь живыми.

— Если я не вернусь живой, то буду наведываться сюда в облике привидения, просто ради забавы, — парировала она.

Он усмехнулся.

— Затеряешься в толпе. Станешь очередным призраком, шастающим по Фессалонике. — Кивнув головой в ее сторону, он взглянул на меня. — Неужели этот парень способен принести тебе хоть какую-то пользу? Он выглядит неоперившимся птенчиком.

— Он уже приносит мне немалую пользу, — ответил я. — Не знаешь ли ты там надежного человека, к которому я мог бы обратиться в случае необходимости?

— Возможно, хозяин гостиницы в «Красном петухе». Больше никого не знаю. Хотя погоди. Я, конечно, не уверен, но говорят, что где-то там все еще болтается Цинцифицес.

— Быть того не может! — изумленно воскликнул я, и мы оба рассмеялись.

Клавдий озадаченно смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.

— Кто такой этот Цинци… Цинци как там его? — спросила она.

— Цинцифицес. Так звали — или все еще зовут — одного шута, — сказал я.

— Правда, он совсем не похож на нас, — добавил Толстый Бэзил.

— Да уж, ростом не вышел, зато отрастил длиннющие руки…

— В общем, этакий уродец, заросший волосами…

— Его сравнивали с обезьяной…

— Но неудачно, — хором закончили мы.

— Значит, он тоже был в гильдии, — сказала она.

— Какое-то время, — пояснил Толстый Бэзил. — Да только ему ужасно не нравилось подчиняться приказам, то есть делать что-то ради чьей-то выгоды.

— Попросту говоря, он был потрясающим подражателем, — продолжил я. — Развлекал народ на ипподроме. Причем выступал он в обычной одежде, без грима и без всяких жонглерских и акробатических трюков. Выбирал наугад какую-нибудь известную личность и копировал ее, извергая ядовитые шуточки в виде рифмованных двустиший, — импровизация в чистом виде, однако всегда потрясающе остроумная и вызывавшая гомерический хохот. Несмотря на свое уродство, Цинцифицес мог изобразить любого, да так, что ты забывал, кого на самом деле видишь перед собой.

— Что являлось благословенным даром, если учесть, какую внешность отпустила ему природа, — добавил Толстый Бэзил. — Однажды кто-то обидел сына императора, заметив, что тот похож на Цинцифицеса. Император счел это настолько тяжким оскорблением, что приказал казнить обидчика.

— О господи! — в ужасе воскликнула Виола.

— В один из последних заездов в Фессалонику Игнатий упомянул о том, что поговаривают, будто наш зубоскал еще крутится где-то там, но больше мы с ним это не обсуждали. Цинцифицес хоть и не особо жалует гильдию шутов, но к самим шутам относится вполне дружелюбно. Возможно, ему что-то известно.

— А где он обитает? — спросил я.

— По последним слухам, где-то возле ипподрома. На арене он больше не выступает, но оторваться от нее, видать, не в силах.

— Ладно, постараюсь найти его.

Я зевнул. День у нас выдался долгий и утомительный, и впереди маячила перспектива двухнедельного путешествия. Наш хозяин раскинул на полу несколько подушек.

— Можете располагаться каждый в отдельном углу, — сказал он. — Я сегодня вечером отправляюсь по своему обычному кругу.

— Мы можем устроиться и вместе, — сказала Виола и, сняв парик, встряхнула волосами.

От неожиданности Толстый Бэзил попятился назад, рухнул на подушки и громко расхохотался.

— Молодчина, ученик, — еле выговорил он. — Ты ловко провел меня. Кто она, Тео?

— Познакомься с герцогиней Виолой.

Он выпрямился и кивнул.

— Так это ты убила негодяя Мальволио, пока вон тот герой был приколот к стенке?

— Вроде бы я, — признала она.

— Говорят, начисто снесла ему голову.

— Преувеличивают, — коротко сказала она. — И уж конечно, о чистоте речь не шла.

— В любом случае ты отлично справилась с работой.

— Тогда это еще не было работой. Я убила его совершенно непрофессионально.

— Что ж, дурачьтесь тут пока без меня. Наверное, мне следовало бы исполнить роль дуэньи, но у меня есть более важные обязанности. — Он собрал свою экипировку и искоса глянул на меня. — Надеюсь, вы успели пожениться.

— Естественно, — заверил я его.

Он вздохнул, с грустной усмешкой посетовал:

— И почему только я не стал странствующим шутом? — и вышел из дома.

В вечерних сумерках мы с Виолой лежали рядышком на сложенной из подушек постели. Я провел пальцем по дугам ее бровей, и она улыбнулась мне. Такая улыбка перевешивала все радости, испытанные мною в жизни.

— А скажи, почему его называют Толстым Бэзилом? — спросила Виола. — Это какая-то шутка, понятная только членам гильдии?

— Никаких шуток, — возразил я. — Когда-то он действительно был самым толстым шутом в гильдии, но при всем при том очень шустрым и находчивым. Он прибыл в Фессалонику совсем молодым парнем и мгновенно завоевал огромную популярность, особенно у детей. Да он и сам по натуре ребенок, во всяком случае, так говорили.

— Я не заметила, — удивилась она.

— С тех пор много воды утекло. В тысяча сто восемьдесят пятом году этот город захватили норманны, их возглавлял Вильгельм Добрый, которого называли так только потому, что он был чуть менее кровожадный, чем его предшественник, Вильгельм Худой. Тут устроили настоящее побоище. Они насиловали женщин, грабили дома, убивали всякого, кто пытался протестовать, и поджигали церкви вместе с людьми, искавшими там убежища. Они захватили все продуктовые склады и пиршествовали в свое удовольствие на глазах у голодавших жителей Фессалоники.