Книга Смерть играет - Сирил Хейр

— Вам следует больше играть, мистер Вентри, и меньше пить, — произнес ясный голос Люси Карлесс из следующего ряда. — А сейчас идите, мистер Эванс ждет вашу «Аллилуйю».

Беспомощно взмахнув рукой, Вентри с недовольной гримасой потрусил к лестнице, ведущей к органу, где вскоре и появился, что доказывало его приличную физическую форму, было у него похмелье или нет. Когда из органа полилась мелодия, подхваченная оркестром, Петигрю уловил за спиной обрывки разговора, скорее даже перебранки.

— Какой отвратительный субъект, — произнес скрипучий голос Сефтона. — И чертовски самовлюбленный, как все любители. Я только что говорил ему…

— Он вовсе не отвратительный, Лоуренс. Я нахожу его вполне приятным.

— Ты всех находишь приятными, в этом-то и заключается твоя проблема.

— А твоя проблема заключается в твоей нелепой ревности. Неужели не видно, что мистер Вентри влюблен в Николу? Мне действительно жаль беднягу Роберта.

— Вот как? Уж не хочешь ли ты его утешить, а?

— Лоуренс, если ты скажешь еще хоть слово, ты заставишь меня нервничать.

Очевидно, этой угрозой невозможно было пренебречь, и Сефтон сразу унялся. Через минуту начался органный концерт.

Быстрый обмен репликами заставил Петигрю задуматься, и он отвлекся от музыки Генделя. В самом ли деле мисс Карлесс находила Вентри приятным, не имело значения. Ясно, что Сефтон представлял собой почти патологический тип ревнивца. Но ее столь скоропалительный вывод, что Вентри имеет виды на миссис Диксон, сильно удивил и заинтересовал Петигрю. Он попытался вспомнить, видел ли он во время вчерашнего приема что-либо способное подтвердить это предположение.

«Может, я слишком невнимателен к таким вещам, — задумчиво размышлял он, как и все мужчины. Недаром говорят, что обычно муж последним замечает подобные вещи». Тут ему пришло в голову, что, насколько он может судить, Диксона никак не назовешь ненаблюдательным. «В таком случае, — мрачно подумал он, — дела комитета могут весьма и весьма осложниться».

Его размышления были прерваны внезапно наступившей тишиной, которая означала конец исполнения. В ту же минуту на кресло рядом с ним опустился Диксон:

— Ну-с, кажется, все идет хорошо, не так ли?

— Д-да, — с чувством некоторой вины за свою невнимательность к игре оркестра отвечал Петигрю. — Очень даже неплохо.

— Правда, Вентри сфальшивил в начале второй части, но в остальном…Диксон обернулся к Люси Карлесс, которая собралась подняться на сцену. — Не торопитесь. По-моему, Эванс намерен еще раз прослушать это место.

Он оказался прав. После нескольких резких слов, не слышных зрителям в зале, пьеса была снова начата с сере дины и проиграна до конца. Поскольку у Петигрю мысли все еще были заняты прежним предметом, — и позднее он даже удивился, что на него так сильно подействовало утверждение мисс Карлесс, — он с интересом изучал своего соседа. Диксон казался бледнее обычного, вокруг рта у него залегли морщинки, которых Петигрю раньше не замечал.

Пока ничего особенного я не заметил, подумал Петигрю. Возможно, все это было фантазией и уж во всяком случае его не касалось. Тем не менее в паузе, которая последовала за исполнением Генделя и пока Люси Карлесс направлялась к сцене, он вдруг услышал, что против собственной воли говорит:

— Сегодня ваша жена тоже здесь?

Идиотский вопрос, сразу сообразил Петигрю. С какой стати миссис Диксон должна была прийти на репетицию? Она не музыкант, не член комитета. Но, по-видимому, Диксон не нашел в вопросе ничего странного.

— Нет, — сказал он. — Ее нет. Вечером она, конечно, будет на концерте. Я оставил ей машину, потому что сам не вернусь домой перед концертом. Мне придется побыть здесь и проследить, чтобы с музыкантами все было нормально.

— Понятно, — пробормотал Петигрю, стараясь казаться внимательным собеседником.

Он и не ожидал такой полной информации о своих личных делах от человека сдержанного, каким обычно был Диксон. Это было настолько не в его характере, что Петигрю почувствовал себя неловко. С какой стати этот человек решил, что ему интересно знать, заедет он домой перед концертом или нет? Это звучало как будто…

— Ну и ну! — произнес чуть позади густой баритон Вентри. — Слыхали, как я дал маху во второй части? Понять не могу, как меня угораздило! Хотя знаю старую «Аллилуйю» наизусть. Но во второй раз все звучало нормально, верно?

Петигрю как раз собирался уверить его, что пьеса звучала великолепно, но его опередил Сефтон.

— Вы не могли бы говорить потише? — произнес он ледяным тоном. — Моя жена вот-вот начнет играть.

И словно чтобы придать вес своим словам, он пересел в дальний конец ряда.

— Мерзкий тип, — высказал свое мнение Вентри. — Подумать только, «моя жена вот-вот начнет играть»! Она слишком хороша для него — если вы не возражаете, старина, что я позволяю себе говорить об этом!

Последнее замечание адресовалось Диксону, и Петигрю подумал, что в жизни не слышал ничего более бестактного. Диксон не ответил. Даже не повернув головы, он продолжал смотреть прямо перед собой на сцену, где Люси Карлесс заканчивала настраивать свою скрипку, но красные пятна, проступившие у него на скулах, показывали, что намек не остался незамеченным. Воцарившееся неловкое молчание нарушил резкий стук дирижерской палочки Эванса.

— Молчим! — пробормотал нимало не смутившийся Вентри. — Тихо, ребята.

На следующие полчаса Петигрю полностью забыл о своих тревогах по поводу супружеской жизни Диксона, о раздражении против Вентри и о возмущении тем, что его против воли загнали на репетицию. Он не имел ни малейшего понятия о технике игры на скрипке, но не успела Люси Карлесс исполнить несколько тактов, как он понял, что слушает великолепного исполнителя, находящегося в самой лучшей форме. Теплый романтический настрой музыки Мендельсона очень ей подходил. Оркестр, заразившись вдохновением солистки, играл с блеском, не так уж часто достигаемым любителями. За последнее время Петигрю не раз слышал, как этот самый Концерт Мендельсона строгие члены комитета презрительно называли «популярной музыкой», и сам, будучи интеллектуальным снобом, позволял себе высокомерно пофыркивать, давая подобную оценку. Припоминая это теперь, он говорил себе, что эта музыка заслуженно популярна, и надеялся, что ему хватит смелости заявить об этом, когда в его присутствии снова произнесут эту пошлую фразу.

Представление закончилось приятной сценой взаимного поздравления между солисткой, оркестром и дирижером — тем более приятной, что публика отсутствовала, а значит, в обмене радостью не было театральной искусственности. Казалось, Люси и в самом деле довольна собой и игрой коллег из оркестра. Оркестранты — по крайней мере, его любительская часть — были просто поражены собственным исполнением. Даже Эванс выглядел почти удовлетворенным. Он ни разу не остановил игру музыкантов, если не считать коротких пауз между частями произведения, и воздержался от каких-либо замечаний и критики. Теперь, промакивая пот на лбу носовым платком, он пытался что-то сказать сквозь общий шум завязавшегося после окончания концерта разговора.