Книга Отец Горио - Оноре де Бальзак

— Кто там ходит? — крикнула г-жа Воке, раскрыв свое окно.

— Это я, мамаша Воке, иду к себе, — ответил тихим басом Вотрен.

«Странно! Ведь Кристоф запер на засов, — недоумевал Эжен, входя к себе в комнату. — В Париже, чтобы хорошо знать все, что творится вокруг, не следует спать по ночам».

Два этих небольших события отвлекли его от честолюбиво-любовного раздумья, и он уселся за работу. Однако внимание студента рассеивалось подозрениями насчет папаши Горио, а еще больше — образом графини де Ресто, ежеминутно возникавшей перед ним как вестница его блестящего предназначенья; в конце концов он лег в постель и заснул сразу как убитый. Когда юноши решают посвятить всю ночь труду, они в семи случаях из десяти предаются сну. Чтобы не спать ночами, надо быть старше двадцати лет.

На следующее утро в Париже стоял тот густой туман, который так все закутывает, заволакивает, что даже самые точные люди ошибаются во времени. Деловые встречи расстраиваются. Бьет полдень, а кажется, что только восемь часов утра. В половине десятого г-жа Воке еще не поднималась с постели. Кристоф и толстуха Сильвия, тоже с опозданием, мирно попивали кофе со сливками, снятыми с молока, купленного для жильцов и подвергнутого Сильвией длительному кипячению, чтобы г-жа Воке не заметила такого незаконного побора.

— Сильвия, — обратился к ней Кристоф, макая в кофе первый свой гренок, — что там ни говори, а господин Вотрен человек хороший. Нынче ночью к нему опять приходили двое; ежели хозяйка станет справляться, ей ничего не надо говорить.

— А он дал что-нибудь тебе?

— Сто су за один месяц, — оно, значит, вроде как «помалкивай».

— Он да госпожа Кутюр одни не жмутся, а прочие так и норовят левой рукой взять обратно, что дают правой на Новый год, — сказала Сильвия.

— Да и дают-то что?! — заметил Кристоф. — Каких-нибудь сто су. Вот уже два года, как папаша Горио сам чистит себе башмаки. А этот скаред Пуаре обходится без ваксы; да он ее скорее вылижет, чем станет чистить ею свои шлепанцы. Что же до этого щуплого студента, так он дает мне сорок су. А мне дороже стоят одни щетки, да вдобавок он сам торгует своим старым платьем. Ну и трущоба!

— Это еще что! — ответила Сильвия, попивая маленькими глотками кофе. Наше место как-никак лучшее в квартале; жить можно. А вот что, Кристоф… я опять насчет почтенного дядюшки Вотрена — с тобой ни о чем не говорили?

— Было дело. Тут на-днях повстречался я на улице с одним господином, а он и говорит мне: «Не у вас ли проживает толстый господин, что красит свои баки?» А я ему на это: «Нет, сударь, он их не красит. Такому весельчаку не до того». Я, значит, доложил об этом господину Вотрену, а он сказал: «Хорошо сказано, паренек! Так всегда и отвечай. Чего уж неприятнее, как ежели узнают о твоих слабостях. От этого, глядишь, и брак расстроился».

— Да и ко мне на рынке подъезжали, не видела ли, дескать, я его, когда он надевает рубашку. Прямо смех! Слышишь, — сказала она, прерывая себя, — на Валь-де-Грас пробило уже без четверти десять, а никто и не шелохнется.

— Хватилась! Да никого и нет. Госпожа Кутюр со своей девицей еще с восьми часов пошли к причастию к святому Этьену. Папаша Горио вышел с каким-то свертком. Студент вернется только в десять, после лекций. Я убирал лестницу и видел, как они уходили, еще папаша Горио задел меня своим свертком, твердым, как железо. И чем он только промышляет, этот старикашка? Другие его гоняют, как кубарь, а все-таки он человек хороший, лучше их всех. Дает-то он пустяки, зато уж дамы, к которым он посылает меня иной раз, отваливают на водку — знай наших, ну, да и сами разодеты хоть куда.

— Уж не те ли, что он зовет своими дочками? Их целая дюжина.

— Я ходил только к двум, тем самым, что приходили сюда.

— Никак хозяйка завозилась; поднимет сейчас гам, надо итти. Кристоф, постереги-ка молоко от кошки.

Сильвия поднялась к хозяйке.

— Что это значит, Сильвия? Без четверти десять, я сплю, как сурок, а вам и горя мало. Никогда не бывало ничего подобного.

— Это все туман, такой, что хоть ножом его режь.

— А завтрак?

— Куда там! В ваших жильцов, видно бес вселился, — они улепетнули ни свет ни пора.

— Выражайся правильно, Сильвия, — заметила г-жа Воке, — говорят: ни свет ни заря.

— Ладно, буду говорить по-вашему. А завтракать можете в десять часов. Мишонетка и ее Порей еще не ворошились. Только их и в доме, да и те спят, как колоды; колоды и есть.

— Однако, Сильвия, ты их соединяешь вместе, словно…

— Словно что? — подхватила Сильвия, заливаясь глупым смехом. — Из двух выходит пара.

— Странно, Сильвия, как это господин Вотрен вошел сегодня ночью, когда Кристоф уже запер на засов?

— Даже совсем напротив, сударыня. Он услыхал господина Вотрена и сошел вниз отпереть ему. А вы уж надумали…

— Дай мне кофту и поживее займись завтраком. Приготовь остатки баранины с картофелем и подай вареных груш, что по два лиара штука.

Через несколько минут Воке сошла вниз, как раз в то время, когда кот ударом лапы сдвинул тарелку, накрывавшую чашку с молоком, и торопливо лакал его.

— Мистигри! — крикнула Воке.

Кот удрал, но затем вернулся и стал тереться об ее ноги.

— Да, да, подмазывайся, старый подлюга! — сказала ему хозяйка. Сильвия! Сильвия!

— Ну! чего еще, сударыня?

— Смотри-ка, сколько вылакал кот!

— Это скотина Кристоф виноват, я же ему сказала накрыть на стол. Куда это он запропастился? Не беспокойтесь, сударыня; это молоко пойдет для кофе папаши Горио. Подолью воды, он и не заметит. Он ничего не замечает, даже что есть.

— Куда пошел этот шут гороховый? — спросила г-жа Воке, расставляя тарелки.

— Кто его ведает, где его черти носят?

— Переспала я, — заметила г-жа Воке.

— А свежи, как роза…

В эту минуту послышался звонок, и в столовую вошел Вотрен, напевая басом:

Объехал я весь белый свет

И счастлив был необычайно…

— Хо! Хо! Доброе утро, мамаша Воке, — сказал он, заметив хозяйку и игриво заключая ее в объятия.

— Ну же, бросьте…

— Скажите: «Нахал!» Говорите же! Вам ведь хочется сказать?.. Ну, так и быть, помогу вам накрывать на стол. Разве я не мил, а?

Блондинок и брюнеток цвет

Умел везде срывать…

Сейчас я видел нечто странное…

случайно…

— А что? — спросила вдова.

— Папаша Горио был в половине девятого на улице Дофины у ювелира, который скупает старое столовое серебро и галуны. Он продал ему за кругленькую сумму какой-то домашний предмет из золоченого серебра, сплющенный очень здорово для человека без сноровки.