Книга Джунгли страсти - Джилл Барнет

Сэм наблюдал за ее маневрами: розовый клубок судорожно дергался, стараясь перевернуться – задача не из легких, когда связаны руки и ноги, да и ворох оборок мешает. Женские юбки шелестели громче, чем деревья на штормовом ветру. Но что больше всего ему досаждало, так это ни на секунду не закрывающийся рот. Она бормотала себе под нос все время, не переставая. У Сэма появилось подозрение, что тишины ему больше не дождаться, как вдруг и возня, и бормотание разом прекратились.

– О Господи...

Сэм смотрел на ее озадаченное лицо и молча выжидал, открыв счет: «Один... два...»

– Что здесь происходит?

– Полагаю, это можно назвать революцией.

Он положил локти на согнутые колени, связанные руки безвольно свесились вниз, и принялся наблюдать, как меняется ее лицо: сомнение, страх, беспокойство... Пленница осмотрела лачугу, словно ожидала увидеть еще кого-то.

– Что они собираются с нами сделать? – очень тихо, чуть ли не шепотом, спросила она.

Сэм пожал плечами, предпочитая не сообщать, что им повезет, если они протянут больше недели.

– Я-то зачем им понадобилась?

– Вы им нужны, потому что они думают, что вы как-то со мной связаны. Еще не забыли рынок?

Полные губки обидчиво поджались. Ей не понравилось, как он, передразнивая ее южный акцент, растягивал слова. Девушка перевернулась на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Потом она взглянула прямо ему в лицо и спросила медоточивым голосом:

– Как же они могли подумать, что у нас с вами есть что-то общее?

Он смотрел на нее не мигая и не шевелясь. Маленькая зазнайка. Нужно было бросить ее на рынке. Он продолжал сурово смотреть на нее, пытаясь внушить немного страха или хотя бы заставить задуматься над своими словами. А она с совершенно невинным видом ждала его ответа. Тогда Сэм покачал головой и устало произнес:

– Похоже, они просто не знают, что вы не в моем вкусе.

– Да, наверное. – А лицо ее тем временем ясно говорило, что она скорее проглотит одного из трехдюймовых тараканов, облюбовавших эту лачугу, чем примется с ним флиртовать.

Забившись подальше в угол, Сэм продолжал наблюдать за ней, буквально читая по лицу все ее мысли. Кажется, до нее наконец дошло, что он имел в виду. Она достойно приняла удар и снова посмотрела ему в лицо:

– Вы хотите сказать, что вы не мой тип кавалера. Я понимаю. – Он промолчал, а она продолжала: – Я из Южной Каролины. Из семейства Лару, тех, что живут в Бельведере, ну знаете, Гикори-Хаус, «Калхун индастриз» – девичья фамилия моей матери Калхун, – а еще фермы Бичтри.

Она растягивала слова, говоря с упоением о своей родословной, оказавшейся такой же длинной, как у какой-нибудь призовой кобылы. За тридцать с лишним лет он повидал таких, как она, немало. У этих маленьких аристократок в голове один только ветер. Так называемые «дамы», из породы женщин, которые думают только о следующем приеме.

Но эта к тому же еще и болтушка. Теперь она припомнила войну за независимость и какого-то прапрадедушку с отцовской стороны, который подписывал Декларацию независимости.

А вот Сэм даже не знал, кто был его отец. Он до сих пор помнил, как спросил однажды у матери, кто его предки. И тогда его дядя заметил его отчиму – оба в тот вечер были здорово навеселе, – что предков Сэма надо искать в многочисленной братии тех, кто сумел задурить его матери голову. Сэм так ничего и не понял, но через несколько лет он узнал, что имел в виду дядюшка.

Дети, выросшие в трущобах Чикаго, быстро взрослели. Район, где он родился, был в нескольких кварталах от скотобоен. Его семья жила в однокомнатной квартирке, наводненной крысами, на пятом этаже полуразрушенного кирпичного здания с шаткими лестницами и сломанными перилами. Несколько квартиросъемщиков – пара ребятишек и пьяная женщина – разбились насмерть, упав с верхней лестничной площадки. Сэм до сих пор помнил крик, долгим эхом разносившийся по лестничному пролету, а в конце глухой удар и мертвую тишину.

Окна в квартире были все в щелях, рамы плохо пригнаны. Сквозь отверстия проникал летний жар, отравленный дымом соседней фабрики, работавшей день и ночь, и смертельный холод чикагских зим. В семь лет Сэм пошел работать на эту фабрику и все двенадцать часов ночной смены кидал уголь в ненасытную печь, уже не чувствуя холода. Несколько долларов, что он зарабатывал в неделю, уходили на хлеб и молоко для двух сводных сестренок.

Сэм не обладал длинной родословной, но он знал, как выжить. Он знал, как добыть то, что ему нужно, а годы, проведенные на улице, научили его одерживать верх над самыми практичными, дальновидными и расчетливыми умами.

Последние десять лет ему платили за это умение, и платили хорошо, те, кому он был нужен. На Филиппинах он провел уже пять месяцев: его нанял Бонифасио, чтобы он обучил людей в отряде партизанской войне и обращению с оружием, особенно с долгожданными ружьями, которые должны были прибыть со дня на день благодаря его связям в военных кругах.

Он взглянул на свою соседку. Теперь она рассуждала о родственниках с материнской стороны. Он очень пожалел, что у него нет здесь одного из тех ружей. Было бы чем заткнуть ей глотку.

Тут она встретилась с ним взглядом. Наступила блаженная тишина, но лишь на короткий миг.

– А вы так не думаете? – поинтересовалась она о какой-то глупости, про которую болтала.

Он тяжело привалился к стене, от чего зашуршал сухой дерн, которым было обложено ветхое строение. Прежде чем заговорить, он сделал паузу и удостоверился, что полностью завладел ее вниманием.

– Когда вы росли на этих своих фермах, вы разъезжали в одной из тех вычурных черных карет, тех, что сверкают медью и запряжены целой конницей лошадей, чья родословная ничуть не хуже вашей собственной?

Тут он ее поймал. На милом личике красотки южанки отразилось смятение, она кивнула.

– Я так и думал. – Он снова помолчал. – Детьми мы часто играли в одну игру. – Он встретился с ее немигающим взглядом. – Знаете, какую?

Она покачала головой.

– Нужно было попасть обломком кирпича в такую распрекрасную карету.

Она побледнела.

– Знаете, какой приз доставался самому меткому?

Она растерянно молчала.

– Если победитель был совсем молод – скажем, лет пяти, – то он получал лучшее место для очистки карманов. Насколько я помню, таковым являлся пятачок возле 64-й авеню: рядом был темный переулок – отличное место, чтобы удрать от полицейского. Ну вот, а если счастливчик был лет восьми, тогда ему позволялось первому стянуть буханку из фургона булочника Гриссмана, пока остальные отгоняли старика от фургона, швыряя в него уличный мусор и навоз. Детям постарше... впрочем, не так уж там было много «детей» старше этого возраста. На Куинси-стрит взрослеешь быстро. Если хочешь выжить.

Она с недоверием смотрела на него, ведь то, что он описал, никогда не могло произойти в том маленьком мирке, где ее все защищали и нежили. Наконец-то ему удалось хоть чем-то заткнуть ее. Поэтому он закрыл свой глаз и притворился спящим. Шуршание юбок заставило его чуть приоткрыть глаз. Она все еще не отвела от него взгляда, ее лицо отражало целую гамму чувств. Он потупился и пропустил жалость, промелькнувшую в ее взгляде.