Книга Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов

— Через пару дней, не позже. И с тобою!

— Ну уж нет! Я уже сказал! — Михаил Александрович протестующе помахал ладонью, демонстрируя всем видом, что поездка на запад его ничуть не привлекает.

— А придется, Мики. Без всяких шуток!

— Зачем?

— Мы с Пепеляевым в Москву переговоры вести, а тебе до Оренбурга, а там до Гурьева по Уралу спустишься до самого Каспийского моря! А там на канонерской лодке пойдешь до Петровска. Тебе, государь, необходимо быть в Екатеринодаре и Симферополе. Весь Кавказ нужно объехать. Миротворцем выступишь, да ретивых унять надобно.

— Вот оно что… — задумчиво протянул монарх и пристально посмотрел на Арчегова. Тот правильно понял этот вопрошающий взгляд и, скривив губы, пояснил:

— Худо там, генералы сцепились, как пауки в банке. Задавить на корню нужно, иначе бед не оберемся. Эх… — Военный министр огорченно взмахнул ладонью, даже пристукнув ею по дубовому столу. Лицо генерала гневно исказилось, длинно, в три загиба, он вычурно выругался.

— Так плохо?

Михаил Александрович внимательно посмотрел на молодого друга. Таким расстроенным он Константина Ивановича видел редко — за последние десять дней генерал наконец перестал скрывать от него и свои эмоции, и реальное положение дел.

— Ты не представляешь! Мы чудом держимся, а эти недоумки в погонах с зигзагами так ничего пока и не осознали. Хуже того — что-либо понять они просто не в состоянии. От жопы отлегло, прости меня за такое слово, так тут же за старые дела принялись. Здесь, в Сибири, мы эту сволочь почистили капитально. Да, не хмурься — я сказал то, что сказал. Именно сволочь, если не назвать этих недоумков еще хлеще. Они красной пропаганде только на руку играют, до сих пор ничего не поняли, их революция ничему не научила — нет к прошлому возврата, нет! И никогда не будет! Россия иной стала, а потому не хрен в загнившие бочки новое вино наливать!

Арчегов побагровел, последние слова чуть не выкрикнул с ненавистью, сжав до хруста кулаки. Но усилием воли задавил гнев и взял себя в руки. Заговорил намного спокойнее:

— Мы сейчас в Сибири семьдесят тысяч под ружьем держим, полтора десятка бригад пехоты и кавалерии. Добавь флотских, казаков, авиаторов, бронепоезда, кадетов с юнкерами и прочих — вот сто тысяч и получится. И как такую прорву народа содержать прикажете? Золотой запас тает, как лед, на печку брошенный. А ведь еще в МВД прорва народа, чуть ли не полста тысяч, половину которых государственная стража составляет. Вместе более одного процента населения всей Сибири — с ума сойти можно! Это сколько народа кормить, поить и вооружать приходится?! Да ни один бюджет такого насилия не выдержит, пусть он трижды резиновый, на манер знаменитого изделия мастера Кондома!

— Но ведь иначе нельзя, Константин Иванович. Задавят ведь красные, если армию сокращать будем.

— А как же! И ты учитывай — сейчас мы побеждаем, хоть и с трудом. Но с кем мы сейчас воюем? С партизанами, у которых крайний недостаток всего, от оружия до людей. А ведь им большевики почти не помогают, пропаганду свернули. Если говорить честно, то без участия московских «товарищей» мы вряд ли этим летом таких достижений добились бы! Согласен?

— Тут ты прав, возразить мне нечего, — чуть ли не с зубовным скрежетом согласился монарх. Сам Михаил Александрович не хуже Арчегова знал сибирский расклад и испытывал вполне понятное чувство беспокойства. Еще бы — борьба с партизанами требовала неимоверного напряжения всех сил и средств, несмотря на то что были достигнуты весьма обнадеживающие результаты.

— Смотри, — Арчегов ткнул пальцем в расстеленную на столе карту. — В Сибири осталось только два крупных очага партизанщины. На Алтае мы еще полгода возиться будем, хорошо, что тридцать тысяч крестьян к труду вернулось. У Рогова и Мамонтова тысяч десять повстанцев под ружьем пребывает, но мы их с трех сторон уже качественно обложили. С Тасеевым и Степным Баджеем покончено, Щетинкин убит, отряды Кравченко ушли в Урянхайский край. Там мы их и добьем к зиме: с севера — енисейские казаки, с юга — монголы барона Унгерна.

— Это если урянхи красным не помогут!

— Не должны помешать. Их нойоны прекрасно понимают, чем дело может окончиться, — это ведь белые в Сибири победили, не красные. Хотя вряд ли они предполагают, в каком отчаянном положении мы находимся. Но ликвидировать к весне эти два последних очага сможем.

— Ты забываешь про шайку Бурлова на Ангаре.

— Нет, не забыл. Его сейчас в тайгу загоняют, думаю, что смогут вскоре добить. Свои лучшие подразделения туда бросили, да и новое оружие заодно в боевых условиях испытаем. Нет, на Ангаре к зиме с партизанами закончим, тут затягивания не будет. Меня больше Амур беспокоит!

— А Восточное Забайкалье?

Задав этот «больной» вопрос, Михаил Александрович склонился над картой. Междуречье Шилки и Аргуни и широкая полоса вдоль Амура, от верховьев до самого устья, были покрыты густой багровой сыпью, словно больной корью на последней стадии, от лечения которого отказались даже те врачи, что неисправимыми оптимистами являлись.

Ужас какой-то, несмотря на огромные средства и большую поддержку, что оказывают старожилы и казаки, отшатнувшиеся от восстания за полное прощение. И — что скрывать — щедрыми посулами наделения их кабинетной, то есть бывшей царской, землей и возмещением ущерба государственными облигациями.

Число тамошних партизан втрое уменьшилось после таких принятых мер. И староверы с казаками в борьбу с партизанщиной стали более охотно включаться. Оно и понятно — в сельском обществе всегда найдутся здоровые силы, которым нужно спокойствие и порядок. Устали чисто по-человечески забайкальцы от революции за эти три долгих года, просто надоела она им до отрыжки.

Только многовато оставалось и тех, кто драться будет до последнего. Особенно бывших каторжан, выпущенных на свободу революцией, и прочего криминального элемента, который за последние полгода пережил энергичное и безжалостно истребление, что провела государственная власть, пользуясь военным положением. Да и упертых красных, не слушающих московских призывов, было неимоверно много, и штык в землю втыкать они отнюдь не собирались.

— Их еще до десяти тысяч. Возиться будем долго. Дай Бог следующим летом с ними управиться, — подвел черту генерал и нахмурился: — Если не сможем мир с большевиками хотя бы еще на год продлить, то худо будет. Очень плохо — незатушенные угли снова в костер превратятся. И тогда нам хана полная будет: в тылу пожар, с фронта — красные.

— На Амуре еще хуже, — задумчиво пробормотал монарх, разглаживая пальцем усы.

— Мы весной там только города держали, и то с трудом, — согласился с ним генерал и, немного подумав, негромко добавил: — Хорошо, что большую часть Приморья за собой закрепили, а иначе бы совсем туго стало. Нет, война с большевиками нам сейчас абсолютно не нужна, мы ее с треском проиграем, вдребезги, пока в нашем тылу такое творится. Надеюсь, ты это хорошо понимаешь, Мики?

— Более чем, — устало согласился Михаил Александрович, продолжая разглядывать карту. — На партизан хватит сил и средств, а вот большая война с коммунистами может стать для нас фатальной.