Книга Зной - Джесси Келлерман

Почти тридцать шесть часов несла она бремя его смерти в одиночку, позволяя боли накапливаться, пока та не прорвет плотину и не затопит все вокруг. И сколько времени ей еще удастся сохранять покерное лицо, Глория не знала.

«Сходи к психоаналитику», — сказала бы Барб.

Но Глории не хотелось разговаривать; ей хотелось что-то делать. Что угодно, лишь бы ощущать себя не такой пассивной, как сейчас, когда она сидела в этой забегаловке, жуя вместе с Реджи резину, пока Карл, бедный Карл, ее Карл лежал где-то, никому не нужный.

Вспышка: ее брат Хезус Хулио на сцене. В короне и неуклюжем школьном воспроизведении…

Тоги?

Мантии. Он играет царя. Дающего отпор девушке, которая требует, чтобы он выдал ей тело.

«Антигона».

Подробностей Глория не помнила, кроме того, следила в основном за Хезусом Хулио. Однако отчаяние той девушки помнила ясно — отчаяние, ни с каким другим не сравнимое: когда человек, которого ты любила, лежит, брошенный, на голой земле, и все, о чем ты просишь, это достойное погребение.

Вспоминая о прошлом, Глория чувствовала себя несчастной вдвойне. Ей всегда не нравилась манера ее памяти просыпаться, когда она была особенно уязвимой, и усиливать ощущения настоящего. Настоящее было достаточно плохим и без его искусственно созданного эха.

Реджи продолжал что-то болтать, что именно, она не слышала. Ошеломленная, связанная по рукам и ногам условностями, которые требовали, чтобы она мирно беседовала, когда внутри у нее все перевернулось вверх дном, она сидела точно окаменевшая. Только стремление не слишком грузить Реджи и удерживало ее от слез.

— …А я тем временем, — говорил он, — переговорю с копом. С мексиканским. Выясню, что именно там случилось.

Он остановился, помолчал, потом спросил:

— Гиги? Ты меня слушаешь?

Она ответила:

— Коп сказал, что произошла автокатастрофа, а подробностей он мне сообщить не может. Сказал, что вышлет мне почтой свидетельство о смерти.

Реджи нахмурился:

— Тебе — да еще и почтой?

— О чем я и говорю. Она же сейчас не работает.

— А как насчет тела?

Она покачала головой:

— Про тело он ничего не сказал.

— Очень странно… — Реджи потер ладонью плечо. — Ты уверена, что это была автокатастрофа?

— Нет.

— Коп не говорил, что твой начальник был пьян?

— Карл не пьет.

— Ну, знаешь, некоторые не пьют, не пьют, а потом примут малость и валятся с копыт, — сказал Реджи.

— Я ни разу не видела Карла пьяным, — сказала Глория.

— Может, он ради выпивки в Мексику и покатил.

Глория попыталась возразить, однако Реджи еще не закончил:

— Это, собственно говоря, не имеет большого значения, пока он не покалечит кого-нибудь или его кто-то не покалечит. В той автомобильной катастрофе еще кто-нибудь… пострадал?

— Он мне не сказал. Сказал, что ведет расследование.

Реджи поджал губы:

— Не уверен, что я понимаю смысл этих слов.

Глория взглянула в окно. За ним прогуливался Лос-Анджелес. Обычно забитые автомобилями магистрали перешли во власть легионов людей в темных очках, отчего казалось, будто за окном — уличная ярмарка. Желтоватое тяжкое тепло переливалось через край города, точно землетрясение разорвало какую-то подземную трубу.

— Не очень-то копы мне помогли, — сказала она.

— Мексика, чего ты хочешь.

— Я говорю про полицию Лос-Анджелеса.

Реджи пожал плечами.

— Диспетчер, с которой я разговаривала, упиралась как ослица. А когда я позвонила после полудня — рассказать, что мне удалось выяснить, — то попала на другого копа, такого же упрямого.

— Они не упрямы, Гиги. Просто выполняют свою обычную работу. А это может создавать впечатление упрямства. Особенно в такой день, как нынешний.

— Ладно, а мне что прикажешь делать?

— Ну, если твой парень умер…

— У него есть имя.

Двери кухни распахнулись с негромким «данг», и появилась официантка, одной рукой она несла сразу несколько тарелок. Реджи помахал ей, пальцем нарисовал в воздухе галочку и снова взял Глорию за руку.

— Я понимаю, как тебе тяжело, — сказал он. — Мне очень жаль.

— Спасибо.

— Если захочешь поговорить обо всем, то позвони. Я всегда в твоем распоряжении, Гиги.

Она кивнула.

— Ладно. — Он встал. — Десятки хватит?

Прежде чем уйти, Реджи промокнул парой салфеток лицо, словно втирая в него жидкую косметику. Потом откозырял Глории, и этот жест сказал ей, что он тоже озабочен случившимся — до некоторой степени. Глория ощутила благодарность к нему, не ставшему притворяться таким же расстроенным, как она. В каком-то смысле, после того как все их юридические связи оборвались, они стали людьми более близкими — и куда более честными.

Она сидела над чаем, к которому так и не притронулась.

— Привет, — сказала официантка. И, оторвав счет от висевшей у нее на поясе книжечки, прихлопнула им по столу и удалилась, позвякивая стопкой грязных тарелок.

Глория сказала ей в спину спасибо. Официантка обвела полную сумму счета кружком, приписала сбоку свое имя и пририсовала двусмысленно улыбавшуюся рожицу. Глория проверила правильность сложения — сила привычки. Вместе с налогом и чаевыми ее часть счета составляла около двух пятидесяти, доля Реджи — четырнадцать долларов.

Глава четвертая

Адвоката, услугами которого пользовалась «Каперко» — не так уж, впрочем, и часто, — звали Уэсом Кацем. Ему принадлежал шикарный сумрачный офис на двадцать третьем этаже здания в Сенчури-Сити. Из восточного окна приемной открывался вид на зеленый с золотом простор Беверли-Хиллз и подбиравшиеся к нему гигантские валы смога. Глория побывала здесь все один раз, однако комнату эту помнила отчетливо: Кац предоставил ей тогда массу времени на изучение приемной, продержав Глорию в ожидании полчаса. Стены приемной украшались дипломами и обрамленными газетными вырезками — документами, имевшими отношение главным образом к самому Кацу Лишь некоторые касались его детей: написанные ими колонки школьной газеты и тому подобное. Имелось также извещение о свадьбе Каца и Черил Энн Джексон. Фотографии отсутствовали.

Глории приемная не понравилась.

Ждать ей пришлось и сегодня. Но не пришлось, по крайней мере, сидеть в приемной и читать восхвалявшие Каца бумажки.

— Никто не знает, когда наше здание откроют для доступа, — сказала Черил Энн Кац, принеся Глории стакан воды и усадив ее в не менее шикарной гостиной Каца.