Книга Ораторское искусство в древнем Риме - Инна Петровна Стрельникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Традиция связывает имя Лелия с именем Сципиона Эмилиана, отводя ему роль друга и советчика Африкана. Однако Лелий играл в республике более независимую роль, чем ему приписывали. Он был несколько старше Сципиона и своей первой должности — квестуры достиг уже в 155 г. В 151 г., когда Сципион был квестором, Лелий был народным трибуном, в 147 г. — эдилом, в 145 — претором, затем пропретором в Испании и в 140 г. — консулом. Самые знаменитые его речи — это речь о коллегиях, которую он произнес во время своей претуры как авгур («Тускуланские беседы», V, 19; «О природе богов», III, 2; «Брут», 83), речь за арендаторов («Брут», 85–86) и погребальная речь, написанная для племянника Сципиона. Фрагменты двух первых речей Лелия не сохранились, но есть рассказ о них в «Бруте» Цицерона.
Вообще же в оценке красноречия Сципиона Эмилиана, и в особенности Лелия, приходится целиком полагаться на Цицерона. Упомянутые фрагменты из речей Сципиона и рассказы о нем, сохраненные Геллием, передают силу и вескость его слова, резкость и некоторую вольность выражения (VI, 12). Отличительной же чертой красноречия Лелия, по свидетельству Цицерона, была приятность, мягкость и изящество («Брут», 83, 86). «У Африкана была вескость (gravitas), — говорит Цицерон, — у Лелия — мягкость (lenitas) («Об ораторе», III, 28). Во многих местах своих ораторских сочинений Цицерон упоминает их вместе («Об ораторе», II, 154; III, 28; «Брут», 82, 83, 258, 295). Их объединяют такие общие черты, как образованность («Об ораторе», 154), архаичность и древняя чистота языка («Брут», 295 и 258).
Особой любовью к архаизмам отличался Лелий, и Цицерон особенно это подчеркивает, характеризуя речь Лелия о коллегиях («Брут», 83): «Конечно, нет ничего приятней этой речи Лелия, и невозможно о делах священных говорить возвышенней, однако слог Лелия здесь еще более старомоден и неотделан, чем слог Сципиона. Дело в том, что в красноречии существуют различные вкусы, и Лелий, на мой взгляд, был большим любителем древности и охотно пользовался словами уже несколько устаревшими». Квинтилиан, учитывая, видимо, именно эти качества красноречия Лелия и Сципиона, объединяет их с Катоном и Гракхами и замечает, что «это были роды слога грубого и по обстоятельствам времени слишком жесткого, впрочем, показавшего великую силу и твердость ума» («Образование оратора», XII, 10, 1).
Несколько дальше, рассуждая о простоте и умеренности в использовании украшений речи, которыми характеризуется аттический стиль красноречия, Квинтилиан, вслед за Цицероном называет этих ораторов «римскими аттиками» (XII, 10, 2): «Сципион, Лелий, Катон — не были ли они в красноречии, так сказать, римскими аттиками?» Если характерной особенностью ораторского стиля Лелия была любовь к архаизмам, то Сципион Эмилиан отличался особым вкусом к иронии и шутке. Цицерон неоднократно упоминает его остроты в той части II книги трактата «Об ораторе», где речь идет о юморе (II, 258; 268; 270–272). В первом случае (II, 258) Сципион удачно обыгрывает имя противника — Азелл (asellus — значит осленок); во втором (II, 268) — Африкан уничтожает того же Азелла намеком на темное пятно в его биографии.
Характеризуя род юмора, заключающийся в «особом утонченном притворстве, когда говорится иное, чем думаешь», Цицерон передает рассказ Фанния, который «в своей летописи сообщает, что большим мастером таких насмешек был Африкан Эмилиан, прозванный за это греческим словом ειρων — притворщик» («Об ораторе», II, 271). Очень близко к этому притворству, продолжает Цицерон (там же, II, 272), то, когда что-нибудь порочное называется словом почетным. Так, когда Африкан в бытность цензором исключил из трибы центуриона, не принявшего участия в битве консула Павла, а тот оправдывался, что остался охранять лагерь, и спрашивал, за что Африкан его унизил, то последний ответил: «Я не люблю чересчур благоразумных». Таким образом, ораторскую индивидуальность Сципиона, как свидетельствуют античные писатели, отличал самый изысканный род юмора, — ирония, годящаяся, по мнению Цицерона, как для ораторских выступлений, так и для светских бесед. — Вообще же, исследователи единодушно отмечают, что по сравнению с Катоном у Эмилиана и Лелия заметен несомненный художественный прогресс и движение вперед — к цицероновскому строю фраз.
Художественный прогресс неизбежен, и он особенно начинает чувствоваться у ораторов более молодого поколения. Так, про младшего современника Лелия — Эмилия Лепида Порцину Цицерон говорит, что «у него едва ли не впервые в латинском красноречии появились и знаменитая греческая плавность, и периодичность фраз и даже, я бы сказал, искусное перо» («Брут», 96).
Но «искусное перо» само по себе никогда не приносило оратору в Риме такого успеха, какого он мог добиться с помощью эмоциональной силы, умения произнести речь, «сыграть» ее. Хорошо понимая важность actio, Цицерон не случайно в поколении Лелия и Африкана особо выделяет Сервия Сульпиция Гальбу. Гальба был несколько старше Лелия и Африкана, в разное время, как и они, занимал ряд магистратур, был консулом 144 г., но славу приобрел прежде всего как выдающийся оратор. «Именно он первый из римлян, — пишет Цицерон («Брут», 82), — стал применять в речи особые, свойственные ораторам, приемы: отступал ради красоты от главной темы, очаровывал слушателей, волновал их, вдавался в распространения, вызывал сострадание, использовал общие места». Цицерон без колебаний и неоднократно называет его первым среди современников («Брут», 82, 295, 333), человеком божественного красноречия («Об ораторе», I, 40), оратором, стяжавшим бессмертную славу (там же, I, 58). Гальба был прирожденный оратор, и Цицерон, всегда прокламирующий необходимость образования для оратора, прощает ему даже то, что он много не учился (там же, I, 40).
Известно несколько случаев из его ораторской практики, которые очень выразительно демонстрируют ту огромную силу выразительности, которой он обладал. Самый знаменитый — это случай его самозащиты с детьми (там же, I, 227–228; «Брут», 89; Квинтилиан, II, 15; Валерий Максим, VIII, 1, 2; Аппиан, «Испанские войны», 60). Гальба, будучи претором в Испании в 150 г., вероломно расправился с лузитанами: заключив с ними мир, он обезоружил их, а затем часть из них перебил, часть продал в рабство. На следующий, 149 год народный трибун Луций Скрибоний Либон внес законопроект, по которому требовал возвратить свободу лузитанам, проданным в рабство в Галлию. Принятие законопроекта, направленного против Гальбы, неминуемо влекло за собой суровое наказание виновного в вероломстве. Сам Марк Катон, глубокий старик (это был последний год его
