Книга Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

в нашего Спасителя; и это заставляет меня трепетать».57 Мало кто из молодого поколения думал о переходе из католицизма в протестантизм; они уходили в атеизм, что было гораздо безопаснее. Кафе Прокоп и Градо, как и Храм, были местом встречи неверующих умов.

Если иррелигиозность способствовала моральной распущенности высшего класса, то бедность вместе с природным беззаконием людей порождала моральный хаос среди низших слоев Парижа. Ученый Лакруа подсчитал, что «опасные личности, нищие, бродяги, воры, мошенники всех мастей, составляли, пожалуй, шестую часть населения»;58 И мы можем предположить, что среди городской бедноты, как и среди богачей, прелюбодеяние усугубляло тяжкий труд. Процветала преступность всех видов, от карманников в Париже до разбойников на дорогах. В Париже была организованная полиция, но она не могла справиться с преступностью и иногда довольствовалась частью добычи.59 В 1721 году военному министерству наконец удалось арестовать Картуша, Джека Шеппарда Франции, и собрать пятьсот членов его банды, из-за которой на дорогах было небезопасно даже королям. Только крестьянство и средние классы поддерживали моральную стабильность французской жизни.

Но в парижском дворянстве, в плавучем дворянстве города, в приверженцах литературы и искусства, в финансистах и аббатах-благодетелях моральные заповеди казались совершенно забытыми, а о христианстве вспоминали лишь в воскресные светские часы. Двойные стандарты, призванные защитить наследование имущества, сделав неверность жены гораздо более тяжким преступлением, чем неверность мужа, остались позади, когда жена приехала в Париж или Версаль; там жена, ограничивающаяся благосклонностью мужа, считалась старомодной; там женщины соперничали с мужчинами в завязывании и развязывании узлов. Брак был принят для сохранения семьи, ее имущества и имени; но за пределами этого, по нравам того времени и сословия, ни от мужа, ни от жены не требовалось верности.60 В Средние века считалось, что брак приводит к любви; теперь же брак так же редко приводил к любви, как и любовь к браку; и даже в супружеской измене было мало притворства любви. Однако то тут, то там среди калейдоскопической толпы мелькала верная пара, как смелое исключение: герцог и герцогиня Сен-Симон, граф и графиня Тулузские, мсье и м-м де Люинь, мсье и м-м де Поншартрен, мсье и м-м де Бель-Исль. Многие безрассудные жены превратились в сдержанных и образцовых бабушек. Некоторые, чье очарование износилось с течением времени, удалились в уютные монастыри и стали распространять благотворительность и мудрость.

Одной из самых предприимчивых женщин эпохи Регентства была Клодин Александрин де Тенсин. Она вышла из женского монастыря в возрасте тридцати двух лет, и ее захлестнула головокружительная череда связей. У нее были оправдания: ее отец был успешным бабником, а также председателем парламента Гренобля; ее мать была взбалмошной кокеткой, а сама Клодин осознавала, что ее красота так и зудит, чтобы ее продали. Ее старшая сестра мадам де Гроле была менее распутной; в своей предсмертной исповеди в возрасте восьмидесяти семи лет она объяснила: «Я была молода, я была красива; мужчины говорили мне это, и я им верила; догадайтесь об остальном».61 Старший брат Клодины Пьер принял священный сан и через множество женщин пробился к кардинальской шапке и архиепископству Лиона. Чтобы сэкономить на приданом, отец Клодин отдал ее в монастырь в Монфлери. Там она провела в неохотном благочестии шестнадцать лет. В 1713 году, в возрасте тридцати двух лет, она сбежала и спряталась в комнате шевалье Дестуша, артиллерийского офицера, с помощью которого она стала (1717) матерью философа д'Алембера. Не предвидя появления в младенчестве «Энциклопедии», она выставила его на ступенях церкви Сен-Жан-ле-Ронд в Париже. Она перешла к Мэтью Приору, лорду Болингброку и Марку Рене де Вуайе д'Аржансону, а затем бросилась в воду — якобы после того, как приняла позу обнаженной статуи62-в объятия самого регента. Ее пребывание там было недолгим; она попыталась трансформировать свои ласки в благодеяние для любимого брата; Филипп ответил, что ему не нравятся девицы, которые говорят о делах между простынями;63 Он приказал закрыть для нее свои двери. Она взяла себя в руки и покорила Дюбуа. Мы еще встретимся с ней.

В этом моральном потоке некоторые парижанки продолжали следовать характерной французской добродетели — собирать в салонах титулы, ум и красоту. Самое изысканное столичное общество собиралось в архитектурном великолепии Отеля де Сюлли; сюда приходили государственные деятели, финансисты, поэты — Фонтенель в свои тихие шестьдесят, Вольтер в свои дерзкие двадцать. Более легкомысленная группа собралась в Буйонском отеле, что Лесаж запечатлел в один гневный момент: приглашенный читать там свою пьесу «Туркарет» и пришедший с опозданием, он был надменно упрекнут герцогиней: «Из-за вас мы потеряли час»; он ответил: «Я заставлю вас выиграть вдвое больше времени», и покинул дом.64 Мы уже отмечали салон госпожи дю Мэн в Ссо. Маргарита Жанна Кордье де Лонэ, которая должна была стать баронессой де Стааль, служила герцогине в качестве фрейлины и написала яркие «Мемуары» (опубликованы в 1755 году), описывающие комедии, представления, праздники и маскарады, которые оставляли мало места для беседы среди развлечений в Ссо.

Но в салоне, который Анна Тереза де Курсель, маркиза де Ламбер, устраивала в отеле Невер (ныне Национальная библиотека), преобладали разговоры. Богатая, но строгая, она продолжила в период буйного Регентства строгие и величественные манеры, характерные для упадка Людовика XIV. Она не поощряла игру в карты, шахматы, даже музыку; она была за интеллект. Как и маркиза дю Шатле, она интересовалась наукой и философией, и иногда (по словам Вольтера) говорила выше своей головы; но голова была красивой и титулованной, что заставляло шипеть любую метафизику. Каждый вторник у нее собирались ученые и аристократы, каждую среду — писатели, художники и ученые, в том числе Фонтенель, Монтескье и Мариво. На ее собраниях саванты читали лекции, авторы — свои готовящиеся книги, создавались литературные репутации; из этого bureau d'esprit, или министерства ума, эта щедрая и амбициозная хозяйка провела несколько успешных кампаний по введению своих протеже во Французскую академию. Она была одной из сотен любезных, культурных, цивилизованных женщин, которые делают историю Франции самой увлекательной историей в мире.

VI. ВАТТО И ИСКУССТВО

Революция в искусстве отразила изменения в политике и морали. После краха империалистической политики Людовика XIV в войне за испанское наследство (1702–13) дух Франции переключился с блеска славы на удовольствия мира. Настроение того времени не требовало новых церквей,