Книга Зов сердца - Дженнифер Блейк

что ускользать от них считалось почти забавой. Родившиеся и выросшие в Новом Свете, прожившие большую часть жизни в глуши, Бретоны знали и умели то, что новобранцам и во сне не снилось, этому же они обучили Сирен, которая отправлялась с ними в их опасные предприятия.

— Однако во мне достаточно от щеголя, — произнес Репе, снова привлекая ее внимание, — чтобы пожелать бритву и смену белья, если бы нашелся кто-нибудь, кто мог бы сходить ко мне на квартиру и принести их. Или, на худой конец, я мог бы послать записку мадам Водрей и попросить, чтобы она это устроила.

— Ничего сложного. Я могу это сделать сама.

Сзади раздались шаги. Гастон вошел в каюту с корзинкой, полной свежевычищенной рыбы, и поставил ее на стол. Его голос был сух, а взгляд перебегал то на одного, то на другого, когда, наконец, он спросил:

— Что нужно?

Сирен повторила просьбу Лемонье. Зная, что ей не разрешат пойти в город одной, она добавила:

— Ты же пойдешь со мной, Гастон?

— Не дури. Тебе нельзя идти!

— Не одной, ничего же особенного не будет, если ты пойдешь вместе со мной.

— Ничего особенного? Ты собираешься отправиться на квартиру самого известного распутника во всем Париже, чтобы собрать его личные вещи, а потом выйти с ними на всеобщее обозрение, и не видишь здесь ничего особенного?

— Его же там не будет! — воскликнула Сирен, вскочив в раздражении. — И вряд ли меня может осквернить то, что я принесу ему одежду.

— Вот именно так и будет. Невинной девушке нечего касаться личных вещей мужчины.

— Я все время стираю ваши штаны!

— Это другое дело.

— Ну-ка объясни, почему.

— Отец и дядя Пьер — компаньоны.

— Так значит, мне нужен компаньон, чтобы стирать ваши штаны!

— Ты знаешь, что я имею в виду! — закричал Гастон и побагровел под заинтересованным и ироничным взглядом Рене Лемонье.

— Да, знаю, — согласилась Сирен, сверкая глазами. — Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы я не была невинной! Тогда, может быть, со мной не обращались бы как с пленницей.

— Сирен!

— Это звучит так ужасно? Как бы тебе понравилось, если бы за каждым твоим движением следили с утра до вечера? Если бы ты не мог никуда пойти без разрешения и охраны?

— Мы беспокоимся о тебе, о твоей безопасности.

— Не сомневаюсь, но цена слишком высока.

— Ничего не поделаешь, пока не выйдешь замуж.

— Что, и получу еще одного тюремщика? Не думаю, что это выход.

— Тогда ты должна смириться.

— Должна?

Гастон сочувственно ухмыльнулся.

— А я тем временем принесу все, что требуется.

Сирен кивнула, но в мыслях у нее вертелся простой и дерзкий вопрос: в самом ли деле она должна?

Глава 3

С десятилетнего возраста и до тех пор, пока ее родители не покинули Францию, Сирен воспитывалась в монастыре урсулинок в Кимперле — заведении, возникшем еще в 1652 году. Там ее обучали французскому языку, истории и началам наук, включая арифметику, практическим навыкам, например, как правильно делать уборку, печь, сохранять продукты и ухаживать за садом, и светским искусствам — музыке, танцам и рисованию. Она приезжала в монастырь и уезжала оттуда домой в сопровождении матери, дедушки, который оплачивал ее расходы, и гувернантки. Во время пребывания в монастыре она находилась под присмотром не только сестер-урсулинок, но и своей гувернантки, которая следила за ее комнатой и одеждой, сопровождала ее на экскурсии и поездки домой по выходным.

Сирен в самом деле не могла припомнить, случалось ли ей оставаться совершенно одной, без всякого присмотра.

В монастыре были девочки, завидовавшие тому, что при ней всегда была гувернантка, привычная спутница, заботившаяся о ней. Но даже тогда Сирен раздражали эти ограничения, эти постоянные наставления и замечания, не прекращавшиеся даже в спальне. Ей говорили, что ее готовят к той поре, когда она займет положение обществе и примет ответственность за ведение собственного хозяйства. Упоминалось приданое, которое даст ей дедушка, говорилось о мужчине из знатной богатой семьи, за которого она несомненно выйдет замуж. Она должна была усвоить хорошие манеры и знать настоящее место женщины, чтобы пользоваться этими благами.

Но все это вызывало у нее упорное сопротивление. Она примкнула к группе девочек, обожавших риск: воровать сливы и яблоки из монастырского сада, перебрасываться через стену записками с деревенскими мальчишками или тайком флиртовать с учителем, который приходил к ним вести уроки рисования. Когда проступки открывались, следовало суровое наказание; старшие монахини порицали такие привычки самым строгим образом. И только одна молодая монахиня, сестра Долорес, понимала ее. Сирен до сих пор писала ей время от времени. Она никогда не забывала той беззаботной поры, хотя надежды на богатое приданое и удачный брак рассыпались, когда она с родителями уехала из Франции.

Сирен не жалела об утраченном. Было время, когда она согласилась бы на выбранного для нее мужа, если бы он был молод, недурен собой и занимал приличное положение. Теперь все было иначе. Как она и говорила Гастону, сейчас муж означал для нее не больше, чем еще одна обуза. Иногда она думала о балах, приемах и маскарадах, но, так как ей не пришлось вкусить этих удовольствий, она могла отказаться от них без особых сожалений. Вольте всего она желала свободы, свободы распоряжаться своей жизнью, вырваться на волю и найти свое место. Она знала, что сможет это сделать, занимаясь торговлей.

Она не была здесь новичком. Пьер никогда не считал ее отца надежным компаньоном и поэтому в свои торговые экспедиции всегда брал с собой ее. После второй поездки она начала активно помогать им, подсказывать, кие товары выбирать на обмен и вести учет их количества и стоимости, чтобы Бретонов не надували. Пьер и Жан обладали обширными познаниями по части мехов и их ценности, могли производить в уме сложные расчеты, но, как и большинство людей, выросших в дебрях Новой Франции, едва умели читать, а писать — и того меньше. В знак уважения к ее познаниям и свидетельства, что они ценят ее помощь, Пьер год назад подарил ей несколько фунтов индиго, на которые она выменяла у англичан стеклярус, гребни, полированные зеркальца из стали и маленькие железные котелки. Потом она продала их индеанкам в поселке чокто за расшитую кожаную одежду, плетеные корзинки и несколько небольших шкур. Наконец за них она выручила на городском рынке порядочную сумму, достаточную, чтобы купить в два раза больше индиго, чем дал ей Пьер.

Ее деятельность не осталась незамеченной. Приятели Пьера и Жана из среды контрабандистов, с кем они лили и играли в пивной при дороге, смеялись над ними и поддразнивали двух мужчин, божась, что» ими руководит женщина-контрабандистка. Пьер и Жан молча улыбались, пожимали плечами и потряхивали кошельками, где звенели лишние монеты, которые она помогла им получить.