Книга Холодное послание - Дарья Сергеевна Литвинова

была излита на выступающую часть моего лица – Нос. Сие происшествие причинило мне нравственный дискомфорт и нервные сотрясания Телесных окончаний, а кроме того, часть Лица – Нос – стала чесаться от аллергической реакции, вызванной синтетической каплей Влаги. (…) …чем высказал свое возмущение и недоумение возможностью развеса, содержащего Влагу с синтетическими примесями Белья непосредственно над жизненно важными Органами жизнедеятельности человека – Головами. Соседка же в оскорбительной, унизительной, грубой форме сообщила в мой адрес, что я являюсь плодом противоестественной любви представителей Семейства кошачьих и Семейства псовых (сукин кот), тварью, Бесом, а также угрожала мне причинением повреждений в виде выпадения моих Глазных яблок (сказала, «чтоб у тебя глаза повылазили»). Прошу принять срочные меры к гражданке Н-й…»

Петр Борисович, на беду, еще и повадился изучать уголовно-процессуальное законодательство, чтобы быть всесторонне подкованным «в борьбе с компетентными органами», как он гордо называл свою миссию, не поясняя, впрочем, зачем с органами, если они компетентны, бороться. Видимо, из духа противоречия. Как бы там ни было, Тронь раз в квартал принимался забрасывать райотдел письмами, заявлениями и жалобами, которые несчастные дознаватели вынуждены были рассматривать. Самой запомнившейся была кляуза на участкового Маркина, который отказался при осмотре соседней квартиры записывать Троня в понятые, зная, что он будет занудничать, качать права и поминутно требовать внесения дополнений в протокол. В качестве понятых Маркин пригласил супружескую пару – соседей напротив, при них осмотрел квартиру и изъял украденный банный халат. На следующий день в прокуратуру полетела депеша следующего содержания: «…лишив меня права участия в производстве осмотра места происшествия – неотложного первоначального следственного действия, служащего для обнаружения важнейших доказательств совершения преступления! – участковый уполномоченный Маркин грубо попрал мои конституционные права на свободный доступ к правосудию, равенство граждан, свободу волеизъявления, унизил мое человеческое достоинство отказом присутствовать при осмотре и лишил меня покоя, поелику мучает меня один вопрос – доколе конституционные права граждан будут игнорироваться милицией?!» У Маркина, прочитавшего заявление, чуть глаза на лоб не полезли. У гражданина Ромейко украли в парилке дорогой халат, предположительно – гражданин Булых. Санкцию на обыск просить не стали, решили обойтись осмотром. В присутствии двух понятых и хозяина квартиры, самого Булых, жилище было осмотрено, халат обнаружен в ванной комнате, Булых с грустью сознался в краже. При чем тут, к черту, Тронь?! Так нет же, пришлось сначала в прокуратуре пояснения давать, потом в следственном комитете, а потом еще характеристику на себя тащить и копии с материалов уголовного дела снимать, для приобщения – мол, Тронь действительно ни при чем и в качестве обязательного участника при следственном действии не предусматривался. Дурдом…

Ну а третий невменяемый человек был старушкой-одуванчиком восьмидесяти пяти лет, которая слишком долго проработала в адвокатуре, чтобы, несмотря на почтенный возраст, угомониться и оставить юриспруденцию. Эта сушила мозг не только милиции, но и прокурорским работникам, за что первые были старушке иногда благодарны. Бабулька могла часами простаивать возле отдела, дожидаясь, пока оттуда выйдут гражданские, и коршуном кидалась к ним, предлагая квалифицированную помощь за минимальную цену. Если кто-то соглашался, то минимум в течение месяца райотдел ждали ежедневные письма с требованиями «разобраться в установленный законом срок», «принять меры в установленном законом порядке» и «уведомить заявителя путем сообщения телефонограммой с последующим направлением копии принятого решения». Розыска бабулька не касалась, и оперативники были с ней почти незнакомы, в отличие от несчастных зональных участковых.

Головко скрылся за дверями, и Калинин наконец вспомнил, зачем пришел.

– Вить, – обратился он к Курячему, – сводку ты давал по трупу на Зеленой?

– Давал, конечно.

– Мне опер звонил из Ленинского, у них там потеряшка похожий был недели две назад, не он?

– Не он. Тот потеряшка уже найден, и, в отличие от твоего трупа, живой и радостный. С женой он поругался, ушел в туман.

– Хреново.

– Заберешь ваши материалы? – дежурный придвинул к нему увесистую пачечку. – Лежат, глаза мозолят…

– У нас официально до какого числа выходные? – напомнил ему Калинин. – До тринадцатого? Вот пусть они у тебя до тринадцатого и лежат, ишь, хитрый какой. И с чего это я буду материалы таскать, пусть начальник подписывается.

– Пока дойдет до дежурки твой великий начальник…

– Ну а я тоже не север, чтобы все время крайним быть. Ладно, Вить, давай, – Калинин вышел из дежурной части и отправился к себе в кабинет; по дороге его поймал следователь Соколов и начал нудно выспрашивать о том, когда будет исполнено его поручение. Калинин вяло отговаривался, что в ближайшее время, силясь вспомнить, о каком поручении идет речь. Обычно следователи, уголовные дела которых относятся к категории нераскрытых преступлений, стараются набить тома хотя бы поручениями и ответами на них, чтобы создать видимость работы и движения по делу. А то возьмет начальник или, что еще хуже, надзирающий зампрокурора уголовное дело, пролистает – а там с пятого декабря по пятое января из следственных действий – только сиротливо болтающийся запрос в компанию сотовой сети МТС о том, не выходил ли в эфир украденный телефон. И ответа нет, потому что компании сотовой связи спешку не любят. И начинается – если ты месяц ни черта по делу не занимался, зачем оно тогда у тебя не приостановлено? Заволокитил, необоснованно тянешь срок следствия, а потом продлевать начнешь, УПК РФ нарушать! А приостановишь – тот же зампрокурора тебе приостановление отменит и напишет, что не все следственные действия выполнены и меры к установлению жулика приняты не в полном объеме, и опять-таки накажут. А жулика этого как установишь, если потерпевшая телефон свой оставила вечером в раздевалке бассейна, в незапирающемся шкафчике, вернулась – ни телефона, ни сумки со сменной одеждой. Тут и следственных действий – раз-два и обчелся, ее допросить, пару свидетелей, что приходила она с сумкой и с телефоном, да охранника. Ну документы приобщить на телефон. Ну запросы направить. Ну поручение дать оперативным сотрудникам, чтобы отрабатывали на причастность ранее судимых и вообще искали воришку. А что еще следователь может? Хрустального шара у него нет, самостоятельно ему телефон не обнаружить. А начальство за висяки ругает, а прокуратура проверяет приостановленные по п. 1 ч. 1 ст. 208 УПК РФ и пишет длинные петиции о ленивых сотрудниках с халатным отношением к работе…

Следователь Соколов был молодым специалистом, а точнее – молодым неспециалистом. Он пришел в милицию по протекции своего дяди сразу после пятого курса института, ни дня не стажировался и, несмотря на это, наивно полагал, что старшие товарищи будут рады протянуть ему руку помощи, возьмут под крыло и переложат половину