Книга Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч

Возрождения, не составлявшая здесь коллекции, а нашедшая свое применение в быту. Резная кровать под балдахином, резные шкафы и поставцы, кресла и стулья — все это уживалось вперемешку с вещами типично усадебными, с фамильными портретами, среди которых были работы В.Л. Боровиковского, картинами, гравюрами, книгами. Основное ядро обстановки коралловского дома было увезено владельцами при продаже усадьбы графу Граббе, но все же кое-что оставалось, попав впоследствии в Звенигородский музей. В 1921 году в доме помещалась детская колония; в иных комнатах еще были предметы обстановки — прелестные, например, столики русской резной работы XVIII века, зеленые с золотом, служившие подзеркальниками в зале. А в стены и столбы вестибюля-лестницы были вмазаны античные рельефы, мраморы, несколько десятков фрагментов, привезенных Васильчиковыми из Италии. Это была типичная коллекция “антиков”, собранная в Риме, конечно, не слишком ценная по художественным своим достоинствам, составившая, однако, весьма значительное дополнение к залу подлинников в Московском музее изящных искусств. Наглухо вделанные в гнезда, эти мраморы, не потревоженные, пережили здесь годы революции. Иная судьба постигла обстановку — и в Кораллове, так же как в Поречье и во многих других местах, одна из комнат являлась своеобразным и колоритным кладбищем старинной мебели красного дерева и карельской березы, приведенной в полную негодность.

Главный дом в усадьбе кн. Васильчиковых Кораллово Звенигородского уезда. Фото начала XX в.

Интерьер Кораллова. (Не сохранился). Фото начала XX в.

Кораллово — последняя из усадеб, “тянущихся” к Звенигороду. Неподалеку проходит здесь старая дорога на Воскресенск. Это уже иной центр помещичье-дворянской культуры* (* Далее автор дает текст на отдельном листе до следующего раздела.).

Р‹усская› р‹еволюция›, разнуздав инстинкты примитивно и тупо мыслящей толпы, позволяет на основе разрушений и вандализмов построить целый психико-социальный этюд. Страсть к разрушениям на известной ступени развития есть, в сущности, не что иное, как творчество со знаком минус, так сказать, отрицательная величина творчества. Как во всяком творчестве, в нем наблюдается желание проявить себя, притом с наибольшим эффектом и по линии наименьшего сопротивления. Характерно то, что такое творчество не продиктовано соображениями материального характера. Разрушение ради разрушения соответствует идее “искусства для искусства”. Усилия, известная “работа”, на разрушение затрачиваемая, бывает нередко довольно значительной. Сотни безносых статуй в садах и парках — результат метко пущенного камня или удара, наиболее “эффектно” и просто обезображивающего лицо. Колонный портик ломается обязательно снизу — и тогда как подрезанные рушатся фронтоны и зигзагообразными разрывами падают колонны; совершенно так же любуется этим зрелищем его творец, как посетитель Р‹усского› М‹узея› такой же картиной, запечатленной в "Последнем дне Помпеи" Брюллова. С мостов [нрзб.] летят в воду решетки и камни, верно, доставляя удовольствие эффектным всплеском потревоженной глади воды. Мосты разбираются в замке свода, и тогда рушатся навстречу друг другу части разомкнутой арки. Старые портреты издавна служат мишенью для выстрелов, так же как фотографии для упражнений булавкой, а зеркала для камней. Стремление к достижению эффекта всеми силами заставляет проявлять здесь известное изобретательство. В Ораниенбаумском дворце красногвардейцы на конях ездили по комнатам, разбивая знаменитый саксонский фарфоровый сервиз, в Зимнем дворце старинную посуду толкли в крошево прикладами ружей, в Лукине выбросили из склепа истлевшие останки баронов Боде. "Отрицательное творчество обросло хищничеством, величайшим обогащением и [стремлением] рассчитаться с “проклятым прошлым". И в результате слияния этих трех элементов, как в некоем химическом соединении, произошел тот взрыв, от которого запылали дворцы и дома с колоннами, рухнули церкви, загорелись [костры] с [нрзб.] книгами, старинной мебелью.

II 

Рождествено

Главный дом в усадьбе гр. И.П. Кутайсова Рождествено на Истре Звенигородского уезда. (Не сохранился). Фото начала XX в.

Должно быть, воспоминания о Павловске стояли перед глазами владельца, когда он проектировал свою усадьбу. И это неудивительно. Павловск, конечно, превосходно знал устроитель Рождествена, известный брадобрей императора Павла I, гр. И.П. Кутайсов.

Прежде всего, самое место для усадьбы было выбрано с большим вкусом — на высоком берегу Истры, с прекрасным видом вдаль на Аносину пустынь, поверх деревьев разросшегося дико и привольно английского парка.

Впечатление дворцовости придает усадьбе въездная аллея. Это сначала обсаженная березами дорога с мостом через овраг. Увы, кому-то понадобилось разломать его арку, оставив тем самым красноречивый монумент своей некультурности. Дорога переходит дальше в обычную аллею из четырех рядов лип, как всегда, образующих проезд и две пешеходные дорожки по сторонам. На равном расстоянии по луговым просекам вдоль дороги стоят мраморные вазы на постаментах из белого камня.

Обвитые диким виноградом, каждая из них как бы является готовым мотивом для элегической виньетки, украшающей страницу старинного альманаха. Уже издали, в просвете сводчатого зеленого коридора, видны белые колонны барского дома[27]. Разросшиеся липы своими ветвями скрывают все остальное; и только при выходе из тенистой зеленой арки вдруг открывается широкий полукруг построек.

Первое, что поражает в Рождествене, — это откровенное дерево, использованное здесь не только как строительный материал, но также и чисто эстетически выраженное. Дерево не оштукатуренное, как в Останкине, Кузьминках и многих других местах; дерево серое, натуральное, приведенное временем к очень благородному тону, на котором выделяются белые оштукатуренные колонны портика.

Замысел всей усадьбы — палладианский. Это массив дома, от него в линии садового фасада отходящие крылья. И отсюда же, со стороны боковых стен, начинаются круглящиеся галерейки, приводящие к двум флигелькам, вынесенным вперед и образующим полукруг двора. Таким образом, от дома отходят как бы четыре конца. Два из них, на восточной стороне, соединяются поперечной постройкой.

В плане, таким образом, заметна асимметрия. Она сказывается, кроме того, еще и в том, что галерейки и флигеля не совсем одинаковы по своим размерам. Но с фасада, со стороны въезда, и из парка, со стороны реки, создается иллюзорное, правда, впечатление полной уравновешенности и соответствия частей. Невольно представляется здесь, в Рождествене, что грандиозные замыслы Палладио не только подхватили архитекторы русского классицизма, применив их в своих сооружениях, — в Таврическом дворце, в Павловске, в Ляличах, в Самуйлове, Райке и многих других местах, но также и другие, более скромные мастера, быть может, и вовсе не знакомые с архитектурой Италии XVI века. Из вторых рук, впечатляясь этими русскими “палладианскими” дворцами, заимствовали они, эти анонимные строители, сложившийся тип усадебного дома, по-своему видоизменив, упростив его во всех этих бесчисленных Рождественых, Вёшках, Ивашковых, Панских и т.д. И конечно, вполне логично то, что в России, исконно деревянной — камень заменил