Книга Огненная река - Питер Хеллер

надели их. Даже при равномерно быстром течении резкий поворот мог опрокинуть каноэ. Оба думали о том, что через десять минут жребий будет брошен. Каноэ войдет в течение и отправится вниз по реке, а вероятность найти ту парочку, кем бы они ни были, и вызвать транспорт с их спутникового телефона исчезнет. Сейчас почти все брали с собой телефон. Кроме таких, как они. Кроме упрямцев, ностальгирующих по эпохе настоящих путешествий. И один, и второй погрузились в молчание. Они приняли свое решение, свою нерешительность; другого выхода не было. Только грести усерднее, чем когда-либо раньше, и совершать более продолжительные переходы. Добраться до Вапака так быстро, как только получится. Попытаться перегнать огонь.

Все так же не произнося ни слова, Винн прошел на корму, вытащил ремни и принялся закреплять бочки с едой и одеждой. Пристегнул и запасной спасательный жилет. На некоторых реках он бывал не лишним, и это вошло в привычку. Он продел ремень через водонепроницаемый мягкий чехол карабина и туго затянул его, прямо под кормой, с правой стороны. Убедился, что раскрывающие чехол застежки в полном порядке и легко поддаются. Без какой-либо особой на то причины. Просто чувствовал себя лучше, зная, что всегда может быстро схватиться за ружье.

Карабин взяли с собой, чтобы стрелять оленей карибу и иметь возможность защититься от медведей в окрестностях залива. Раньше в этом не было необходимости, но зимы становились теплее, и все изменилось. Устоявшийся график затвердевания льдов настигли перемены, что продлило скудный летний сезон белых медведей; люди стали замечать их ранней осенью, голод заставлял животных брести вверх по реке в поисках пищи, иногда преодолевая по пятьдесят и даже шестьдесят миль[11]. Некоторые из них были близки к истощению и ели все, что двигалось. Встречались в окрестностях также волки и черные медведи, хотя ни тех, ни других Джек и Винн не воспринимали в качестве серьезной проблемы. Настоящая и невысказанная причина наличия при себе оружия заключалась в том, что ни один, ни другой не чувствовали себя комфортно в длительном путешествии посреди северной глухомани без такового.

Глава третья

После смерти матери Джека его отец, Шейн, надолго перестал разговаривать. Не то чтобы Джек многое упустил – тот был немногословен, в отличие от своего брата, Ллойда, с соседнего ранчо, который мог бы заболтать до полусмерти и кору с дерева. Несколькими годами позже, когда к отцу вернулся голос, он рассказывал Джеку истории о дяде Ллойде, и всякий раз, когда им случалось проводить время вместе, Джек наглядно убеждался в том, насколько сильно отец к нему привязан. Шейн говорил Джеку, что в детстве болтливость брата его нисколечко не задевала, напротив, вызывала восхищение. Они были «ирландскими близнецами», с разницей в одиннадцать месяцев; из слов Шейна можно было заключить, что нередко в кругу общих знакомых ему доводилось слушать увлеченные россказни Ллойда, которые, как он знал, были сильно приукрашены. Ллойд мог живописать восхождение на Дэвилс-Тамб с их двоюродным братом Зейном, произнося нараспев что-нибудь вроде:

– Ну, Зейн, вы же знаете, какой он долговязый сукин сын, в старшей школе он так быстро вымахал, что приходилось карабкаться ему на спину в поисках места для таблички «задница»…

Все смеялись.

– И вот он едет впереди меня по тропе, оборачивается, чтобы сообщить какую-то хрень, втемяшивается в ветку тополя и вылетает из седла. Может, он и не слишком умный, зато быстрый, как выскакивающая из сапога змея, ухватился за ту ветку и висел на ней, извиваясь, пока я просто не проехал под ним и не подхватил его в седло. И вот мы значит едем вместе, как молодожены, он цепляется за шею Ширли, я обнимаю его за талию и говорю: «Ну, милая, здесь довольно уютно, как тебе этот седельный рожок на ощупь?..»

Снова смех.

Шейн знал, что взаправду дела обстояли не совсем так, но версия Ллойда моменту подобала больше, да и звучала веселее. Одна подмеченная в дядиной манере рассказывать истории вещь особенно нравилась Джеку: Ллойд никогда не преувеличивал детали, касающиеся охоты или рыбалки. Рыба у него никогда не становилась крупнее, а рога лося-самца – шире в размахе. Дюймы, футы, мили, погода – все в его изложении оставалось на удивление точным. Шейн говорил, что по мнению Ллойда всякий хороший рассказчик должен был точно знать, где ложь окажется неуместной.

– Охота и рыбалка сами по себе такие забавные, – говорил он, – Только полному придурку придет в голову что-то про них выдумывать.

И такова, по наблюдениям Джека, была вся история взаимоотношений Ллойда с его отцом – раздел ранчо после смерти родителей, распределение аренды, помощь друг другу в сезон отела скота, отлаживание систем орошения – Шейн доверял своему брату больше, чем кому бы то ни было. Джек знал, что одним своим существованием Ллойд делает жизнь веселее, для него это было так просто, и в то же время он никогда не валял дурака, сталкиваясь с ее убийственно серьезной стороной. Это был человек, с которым можно сплавляться по реке.

Отец Джека, вероятно, онемел из-за того, что чувствовал за собой вину в случившемся, но Джек склонен был считать себя виноватым не меньше. В то утро он настоял на том, чтобы замыкать колонну, как взрослый. Он никогда не делал этого раньше. Его серый жеребец, Герцог, был гораздо более спортивным, чем милая и неуклюжая Минди – окажись он позади отца в момент, когда БиДжей заартачилась, Герцог удержался бы на ногах. Он виноват в том, что захотел казаться старше, чем был на самом деле. Охренительно виноват. По правде говоря, к одиннадцати он и без того уже был довольно скромным по натуре ребенком, а несчастный случай только усилил его нежелание привлекать к себе внимание и выделываться. Ему нравилось хорошо справляться со своей работой – как его наставляли отец и мать; самым важным они почитали относиться к животным и людям порядочно и уважительно, но так, чтобы не обращать на это внимание большого количества людей. Какую пользу, в конце концов, может принести хвастовство? Джек обзавелся несколькими хорошими друзьями, которые его уважали и ради него готовы были на все. Чего ради стараться впечатлить еще кого-то?

Когда пришел конверт с извещением о том, что его приняли в Дартмут, отец не улюлюкал и не закатил в его честь праздничный ужин в таверне «Табернаш»; он только взглянул на него со странным выражением, отчасти печальным, отчасти гордым, и проговорил: «Твоя мать запрыгнула бы на