Книга А «Скорая» уже едет - Константин Шох

есть соответствующая статья, определяющая меру наказания за жестокое обращение с детьми? В лучшем случае это вам грозит штрафом в сто пятьдесят минимальных окладов. И, в случае чего, я с этой нашей стервой в халате легко засвидетельствуем то, что, приехав на вызов, застали заплаканного ребенка со следами побоев. О чем незамедлительно сообщим в УВД. А они, на основании этого, непременно возбудят уголовное дело. Будет суд и, чем черт не шутит, возможно даже лишение родительских прав.

Да, это я, наверное, перехватил. У мамаши все лицо залилось стабильной сочной краснотой. Пожалуй, сейчас у нее и впрямь появились проблемы с давлением.

– Поэтому подумайте – нужны ли вам проблемы?

– Да как вы смеете… – шепчет мамаша.

– А вы как смеете? – повышаю голос я. – Вы растите ребенка, а он у вас в такой тесноте, духоте и вонище живет, что и бомж застесняется. Себе дорогие сотовые покупаете, а ей дешевые игрушки суете. Лекарства, которые опасны для детского организма, у нее в комнате храните, бесконтрольно от возможности случайного приема ей этих лекарств. Вызвали бригаду “Скорой помощи” вроде бы к Маше, а сами, в нашем присутствии назвав ее заразой, полезли к доктору с жалобами на свое якобы болезненное состояние, мешая сбору анамнеза по основному поводу вызова. Это как, по-вашему? Нормально? Порядочно? Девочка нуждается в срочной консультации специалистов – а вы отказываете ей в этом лишь по причине брызжущих из вас эмоций, совершенно не думая о том, что ее здоровье вполне может оказаться под реальной угрозой в ближайшие семьдесят два часа.

Наступает молчание, прерываемое нашим тяжелым дыханием. Мамаша молчит, явно не находит слов, чтобы достойно выразить бродящую в ней смесь ненависти, страха, обиды… и вины. Ибо опровергнуть сказанное мной она не может.

– Давайте – звоните, пишите, жалуйтесь. Я вас от телефона за уши не оттаскиваю. Вы же не за ребенка своего беспокоитесь – на него вас в данный момент плевать – вы нам хотите отомстить! Давайте, не стесняйтесь! Ну? Звоните, расскажите нашему начальству, какие сволочи работают на выездных бригадах – приезжают, хамят, морали читают, мешают детей воспитывать! Пожалуйста!

Поворачиваюсь и ухожу в комнату, оставляя ошарашенную мамочку в коридоре. Первое, что я вижу в комнате – это плачущую Машу и Офелию, прижавшую ее к себе и гладящую по голове. Аккуратными движениями, минующими область ушиба. Ребенок доверчиво жмется к ноге «стервы в халате», судорожно всхлипывая.

В проеме возникает мамаша, безмолвно созерцающая открывшуюся перед ней картину. Удивительное дело – обе они не говорят ни слова! Воистину, только дождик детских слез может погасить бушующее пламя взрослой ненависти.

– Собирайтесь в больницу, – тихо говорю я. – Берите свой паспорт, полис свой и ребенка.

– Машенька, иди к маме, – говорит Офелия. – Помоги ей собраться.

Машенька слушается. Мама – о, чудо – тоже.

* * *

Всю дорогу мы ехали молча – Офелия сидела в кабине с водителем, мамаша, нахохлившись, пристроилась на лавке, а Маша, с искренним любопытством вертя травмированной головой, расположившись на носилках.

В приемном детской больнице дежурил наш совместитель – доктор Ованесян, известный на педиатрических бригадах как «поющий доктор». Был он наделен удивительным чувством эмпатии к детям, искренней любви и неподдельной доброты. Сам не раз был свидетелем – самые противные младенцы, орущие во все горло по поводу и без оного, моментально замолкали и начинали улыбаться, стоило «поющему» появиться в комнате. Он всегда с удовольствием возился с детками на вызовах, рассказывал им сказки, пел песенки, играл в «козу рогатую» – вообще, блестяще владел богатым арсеналом хитростей, помогающих расположить к себе ребенка и вызвать в нем положительные эмоции. Как говорится, был он педиатр от Бога.

– А-а-а, бригада «Ух» – работает за двух! – радостно закричал он, когда узрел нас всех, входящих в чистенькое приемное, раскрашенное в теплых розовых тонах.

– Наша бригада «Эх» – работает за всех, – мрачно сказала Михайловна. – Вот, Аршак Суренович, ребенок с подозрением на сотрясение.

– Какое еще сотрясение? Ну-ка, покажись! Ух ты, моя красавица! Да чтобы у такой симпатюли сотрясение было! Дай-ка, дядя доктор посмотрит!

– Доктор Айболит, – не удержавшись, комментирую я.

– Доктор Ой-прошло, – смеется Ованесян, проворно ощупывая голову хихикающей Машеньки. – Прошло ведь?

– Прошло, – прыскает девочка.

– А вы мне тут – сотрясение, сотрясение. Нет там ничего. Шишка будет, конечно, а так… А ну, глянь-ка дяде в честные рыжие глаза! Та-ак! Признавайся, что у мамы украла? Шоколадку? Что глазки у тебя бегают, как две мышки от кота? Знаешь, как мышки от кота бегают?

Михайловна оставляет на столе дописанный сопроводительный лист, направляется к выходу. Я киваю «поющему» и направляюсь следом. Мамаша ловит меня за рукав.

– Вы… это… ну, не обижайтесь на меня. Ладно?

– А вы за ребенком следите лучше. И лекарства из ее комнаты уберите.

Офелия молча наблюдает за мной, стоя в дверях приемного. Мы вдвоем направляемся к фырчащей «ГАЗели», забираемся по своим местам – она в кабину, я в салон. Закрываем двери…

– У-у-у, сука! – дает волю эмоциям доктор. – Вонючка тасканная! Права она качает, мать ее туда и оттуда! Жаловаться… я т-тебе пожалуюсь, мразота!

Валерка отворачивается, я торопливо закрываю окошко в переборке между салоном и кабиной. Михайловна бушует минут десять, я успеваю тайком перекурить, пуская дым в приоткрытый вентиляционный люк в потолке. Пусть уж лучше орет здесь в пространство, чем на вызовах больным и их родным. Впрочем, куда мне-то судить – я на «Скорой» всего семь лет. Михайловна пашет уже четвертый десяток, насмотрела и наслушалась вдоволь всякого, поэтому ее эмоциональная лабильность в данном случае простительна.

Выматерившись напоследок, Офелия сдергивает со шпенька рацию.

– «Ромашка», бригада четырнадцать в детской больнице, свободны.

Некоторое время рация молчит, снабжая нас щедрым треском атмосферных помех.

– Четырнадцать, вы где?

– В детской больнице.

– Где?

– В п…де! – рявкает Офелия. Слава Богу, отжав тангенту. – Детская городская больница, приемное отде-ле-ни-е!!

– Ясно. Вызов примите. Улица…

Записываю вызов в соответствующих графах чистой карты вызова. «Давление». Нет, иногда я просто балдею с наших диспетчеров. Повод к вызову придуман для того, чтобы бригада, катящая на очередное недомогание, хотя бы примерно знала, к чему готовиться. Что – давление? Высокое, низкое, скачет, вообще по нулям? Был случай, когда мы приехали на такое вот «давление» – соседи вызвали, показалось, что плохо гипертонику, скулит за стеной больно жалостливо. И наткнулись мы на трехдневный труп, обглоданный некормленой домашней собакой. Кто скулил, пояснять, думаю, не надо.

Мы трогаемся с места. Все еще серое утро, полное дождевых капель и низко ползающих облаков. Следующее, надо понимать, будет аналогично этому. Но его