Книга Мой испорченный рай - Дж. Б. Солсбери

же.

Их игривый флирт заставляет меня вспомнить, как сегодня утром подруга спрашивала меня о статусе его отношений. Наверное, мне стоит предупредить его, что Куинн охотится за ним, но гораздо веселее наблюдать, как ее добыча падает, не ожидая этого.

— Нет, я видел машину на улице. — На нем нет обуви, только шорты и кепка, из-под которой торчат лохматые локоны вокруг ушей и шеи. И вау… как и парни из дома, Иисус хорошо сложен. Каждый мускул на его торсе, словно вылеплен вручную, с твердыми округлостями и затененными впадинами, которые заставляют кончики пальцев женщины чесаться от желания исследовать их. Должно быть, это что-то в воде. Парень опускает свою задницу прямо на песок между нашими полотенцами и смотрит на тело Куинн на секунду дольше, чем нужно, но все же достаточно долго, чтобы и я, и Куинн заметили это. Ему удается оторвать взгляд, чтобы поднять подбородок в мою сторону.

— Тебе холодно или что?

Я ерзаю в своей слишком большой одежде.

— Мы только что приехали.

— И что? — Он смотрит на волны, его скрещенные руки лежат на согнутых коленях, а на лице ленивая улыбка. — Что думаешь?

— Мне нравится здесь больше, чем Вайкики. — Я зарываю пальцы ног в песок. — Меньше народу.

— Пока, — говорит Иисус. — Через пару часов это место оживет.

— Подоспели как раз к «счастливому час». — Куинн поднимает лицо к солнцу.

Парень смотрит на нее, потом быстро отводит взгляд, словно не желает, чтобы его застукали за разглядыванием. Он замечает камеру, висящую у меня на шее.

— Сняла что-нибудь хорошее?

Я пожимаю плечами, чувствуя легкое разочарование в своем ответе.

— Пока нет.

Он хихикает так, как будто знает какой-то секрет.

— Еще снимешь.

Я не покину этот остров, пока не сделаю этого.

ГЛАВА 4

«Более важно общаться с людьми, чем щелкать затвором»

— Альфред Эйзенштадт

Иисус был прав.

Около пяти часов вечера на пляже становится многолюдно. Люди стекаются сюда, высматривая лучшее место на пляже, и садятся лицом к волнам с каким-то возбужденным предвкушением. Другие приходят и не садятся. Вместо этого наблюдают за водой и изучают волны с медицинской точностью. Я переворачиваюсь на живот и приподнимаюсь на локтях, чтобы наблюдать за людьми из-под козырька бейсболки. Иногда они разговаривают друг с другом, указывают направление, кивают или качают головами.

— Как думаешь, что они делают?

Куинн что-то сонно бубнит, лежа на своем полотенце.

Иисус оставил нам несколько особых жевательных конфет. Куинн съела свою, и, не желая мешать моим когнитивным навыкам, я отдала ей свою.

Мужчина в широкополой шляпе и с сумкой для фотоаппарата ступает босыми ногами по песку. Моя кровь бурлит от возбуждения. Я сразу узнаю своих людей. Штативы, длинные объективы и полный надежды, ищущий взгляд — это язык, который я понимаю. Появляется еще один и устраивается в нескольких метрах от первого. А потом еще один с более длинным объективом разбивает лагерь перед современным одноэтажным домом. В конце концов, полдюжины фотографов разбредаются по пляжу с камерами, направленными на воду.

Сначала я думаю, что они пришли фотографировать закат, но длинные объективы выдают их. Они хотят получить близкие, точные снимки. Все ждут появления китов? Может быть, дельфинов?

Мой вопрос получает ответ, когда я вижу, как группа из трех человек бежит трусцой к кромке воды, держа под мышкой доски для серфинга. Я смотрю начнут ли фотографы щелкать затвором, но они этого не делают. Пока нет.

Все больше серферов погружаются в волны. Они гребут против течения, и это выглядит легко. Они скользят, словно по стеклу, а не борются с огромной силой воды, которая непрерывно толкает их к берегу. Они ныряют под воду, как торпеды, с каждым взмахом руки увеличивая расстояние. И вскоре становятся лишь черными точками на фоне оранжевого, розового и фиолетового неба.

Я подношу фотоаппарат к глазу и делаю столько снимков, сколько могу, все время жалея, что у меня нет объектива, чтобы приблизить взгляд.

Погруженная в работу, я не замечаю потока серферов, идущих позади меня, пока не чувствую, как песок взметывается вокруг моего полотенца. Вереница серферов из дома братства позади нас заходит в воду. Иисус похлопывает по козырьку моей бейсболки, когда проходит мимо с белой доской под мышкой.

Подождите. Иисус с ребятами из братства? Он там живет?

Я трясу Куинн.

— Просыпайся. Ты не хочешь это пропустить.

Подруга стонет, зевает и переворачивается на бок. Когда замечает, каким многолюдным стал пляж, садится и сдвигает солнцезащитные очки на макушку. Появляется все больше серферов, мужчин и женщин с досками разных размеров и форм.

Она провожает их взглядом.

— Я умерла? Это рай?

Волны большие. Больше, чем были, когда мы приехали сюда несколько часов назад. Такие большие, что при каждом ударе издают оглушительный грохот.

— Это вообще безопасно? — Я наблюдаю, как новая группа серферов плавно движется по водной глади, как будто они занимались этим всю свою жизнь. И, вероятно, так оно и есть.

— Дай мне посмотреть. — Подруга тянется к моей камере, и я наклоняюсь ближе, чтобы она могла посмотреть в объектив без необходимости снимать ремешок с шеи.

Сейчас на волнах плавает около пятидесяти серферов. Они по очереди ловят лучшие волны, одни идут влево, другие — вправо. Они рассекают волны, посылая брызги в воздух, одни взлетают высоко, другие пригибаются низко, почти исчезая в возвышающемся завитке. К серферам присоединяются люди с бодибордами и даже те, кто катается на волнах, используя в качестве доски только свое тело.

Захваченная моментом, я забываю о своей камере и о том, зачем я здесь, наблюдая за изящным танцем матери-природы и человека. Единственные звуки, которые мы с Куинн произносим вполголоса, это случайный вздох или бормотание: «Ты это видела?».

Мы смотрим, пока солнце не садится и не становится слишком темно, чтобы видеть. Некоторые из серферов выходят на берег, но другие остаются, и я улавливаю их мимолетные проблески на фоне белоснежной пены от разбивающихся