Книга Современный человек - Гейман

разрядки.

Фрай рывком стянул с меня болтающиеся штаны и бельё и, привалившись ко мне в пылком поцелуе, потёрся сочащимся смазкой членом о мой собственный, всё ещё влажный после его умелых ласк. Такие лёгкие прикосновения и поцелуи в гостиной забылись в резких движениях ладони вдоль наших стволов и сладостной боли сжимающихся на моей шее, ключицах и рёбрах челюстях.

Я предстал перед Фраем распятым на белых простынях, дрожащий под натиском идеально сложенного искусным мастерством природы тела мужчины. Я видел, как от ритмичных движений руки перекатываются мышцы его предплечья. Фрай наращивал темп и с каждым скольжением усиливал хватку, всё крепче сжимая наши члены вместе. Стараясь заглушить звонкий звук шлепков, я то и дело ловил дарящие наслаждение и отнимающие жизнь губы и пытался высосать из этого мужчины душу для того, чтобы не умереть от всё больше накрывающего с каждой секундой грешного экстаза.

Но почти уже доведённый до оргазма предшествующим минетом, я не хотел совершить падение в огненную геенну в одиночестве. Чувствуя, что вот-вот кончу, я остановил его руку, схватившись за запястье с невероятной для человека, сгоравшего в пламени любовной агонии, силой. Фрай разжал пальцы, предоставляя мне свободу действий.

Терзая его губы, на которых в трещинках от укусов уже начали проступать красные капли, я обхватил его налитый кровью член. Я приподнялся на локте второй руки и, чувствуя под ладонью объёмный рисунок вен, вонзился зубами в мускулистое белое плечо. Член в моей руке дрогнул, а мужчина издал глубокий гортанный вскрик от неожиданной вспышки боли. Скользя губами вверх по его шее к вздёрнутому к потолку подбородку и сминая в руке дрожащий орган, я нажал большим пальцем на лоснящуюся головку. От этого Фрай вцепился в мои плечи острыми ногтями и больше не мог сдерживаться оттого, чтобы не застонать вслух.

— Прекрати, — хриплым срывающимся голосом потребовал он, при этом продолжая самолично слабо двигаться в кольце моих пальцев. — Мне нужно чувствовать тебя.

— Говоришь, никто не может спасти тебя? — усмехнулся я, прекрасно поняв, чего именно он хочет.

Я сделал ещё пару движений вдоль пульсирующего и готового к разрядке ствола и отпустил его. Мы кончили вместе, больше не используя руки и лишь потираясь друг о друга гениталиями.

После того, как мы восстановили дыхание, и, выключив свет, изнеможённые забрались под одеяло, Фрай поцеловал уже засыпающего меня в висок и сказал: «Такая музыка мне тоже нравится».

Мы погрузились в сон под висевшем на стене над нашими головами триптихом «Рождение. Жизнь. Смерть». На задворках сознания теплилась мысль, что он ещё никогда не был настолько чертовски точным.

* * *

В ту ночь я спал без сновидений, забывшись крепким и довольно глубоким сном. Однако даже со дна подсознания я ощущал тяжесть руки Фрая, который в своей беспокойной дрёме прижимал мой торс к своей груди.

Когда резкий писк будильника вернул меня в чувство в 9:30 наступившего воскресного утра, я нашёл себя сползшим на вторую подушку, на которой накануне спал некто иной. Произошедшее ночью безумство могло бы казаться наваждением и плодом моего давно не знавшего любовной лихорадки воображения, если бы не слабый аромат парфюма мужчины, отпечатавшийся на наволочке.

Накинув халат на голое тело, на котором, как я с наслаждением подметил, остались отметки пылкой страсти моего любовника, я подобрал у изножья кровати сброшенную в спешке одежду. Направляясь в ванную, чтобы бросить рубашку и брюки в корзину с грязным бельём, я заставлял шестерёнки в своей голове крутиться более активно. Беда была в том, что я не представлял, о чём после нашей ночи стоит завязать разговор с мужчиной, которого я должен был увидеть в гостиной или на кухне.

Я совершенно точно разделял любовь Фрая к тёмному времени суток, в которой он мне признался. Ночью всё видится и чувствуется иначе, будто в конце дня ты наконец позволяешь своему уставшему и разбухшему сознанию прийти в свою истинную форму, не отяжеляемую какими-либо условностями. Утро же, вступая в свои права, всегда вносит коррективы и вновь заставляет смотреть на мир через искажённую призму напускной рассудительности.

К своему разочарованию я обнаружил, что беспокоился о предстоящем неловком диалоге напрасно: ни в гостиной, ни на кухне, ни даже в ванной моего ночного гостя не было. Зато в прихожей острым непривычным углом, который нарушал обыденную обстановку квартиры, выступала картинная рама. Рядом с ней, также упёртый в стену, темнел цилиндр тубуса. Я ничуть не сомневался в том, что Фрай не станет забирать картину, но сейчас, увидев её, я вновь подумал о том, что мистер «Эф. В.» был невероятно упёртым и, видимо, если принял какое-то решение, не собирался его менять, не беспокоясь о том, что может заставить чувствовать других неловкость.

Из-за нагло лезших в голову мыслей и отрывков прошлой ночи, я раздражённо заметил, что выбиваюсь из привычного расписания. Однако завтракать не хотелось и я решил компенсировать улетевшие время, сократив приём пищи до одной чашки чая, на заваривание которой требовалось всего 4 минуты и 20 секунд. Взяв кружку с заваркой, я совершил ещё одно преступление против заведённого уклада жизни, отправившись в гостиную, где никогда раньше не завтракал.

Мною управляло сентиментальное и до скрипа зубов иррациональное желание снова включить пластинку Элтона, которая всё ещё оставалась в проигрывателе с ночи. Переворачивать её на начало я не стал, решив, что раз установленный порядок моего мира сегодня утром дал трещину, пусть он разбивается до конца. По крайней мере в ближайшие 36 минут и 17 секунд, пока вторая сторона пластинки № 2 не проиграет. Прикидывая, сколько времени будет к этому моменту, я облегчённо выдохнул, потому что прекрасно успевал к двенадцатичасовому выпуску новостей, с просмотром которого хотел вернуться к своему графику.

Барабаня пальцами по кофейному столику, я покачивал головой в такт музыке между глотками горячего чая, пытаясь избавиться от яркого образа Фрая, с идеально ровной осанкой сидящего рядом на диване. Когда я услышал припев «Saturday Night’s Alright», я отставил допитую чашку и взглянул на бокалы на поверхности столешницы. Они остались неубранными и молчаливо укоряли меня в нерасторопности виднеющимися на краях даже в сером свете дождливого дня отпечатками пальцев и губ.

[Субботняя ночь, люблю её. Субботняя ночь идёт! идёт! идёт!.. Elton John — Saturday Night’s Alright (For Fighting), 1973]

«Вымыть и убрать бокалы, 40 секунд, — вздохнул я, переводя взгляд на пустую бутылку. — Выбросить, 5 секунд».

Я нахмурился. Глаза зацепились за чужеродный предмет, прежде не замеченный в искажении за стеклянными стенками бутылки. Взяв