Книга Цвет моего забвения - Мария Бородина

оргазм, полученный от этого морального онанизма.

— Стреляют лишь для того, чтобы стрелять, — возражаю я. Мне отвратительна до тошноты одна лишь мысль о том, что можно осознанно издеваться над живым существом. — Откуда такие кровожадные мысли?

— А разве нет? — Лорна сжимает губы. — Ради результата пострелять можно и в тире. И в яблоки. Охотник — это тот, кому нужен процесс.

— Садист? — ужас ложится на плечи ледяным покрывалом.

— Или просто обиженный, — добавляет Лорна. — Тот, кто уничтожен сам. У каждого есть причина поступать именно так, а не иначе.

— Какая может быть причина для того, чтобы заставлять кого-то мучиться?! — внутри закипает злость. — Да ещё и удовольствие от этого получать! Такие поступки нельзя оправдывать!

— Оправдать можно всё, — отрезает Лорна холодно. — Представь, что из тебя вытянули душу наживую. Или обидели того, кто дорог тебе.

— Я не помню, кто мне дорог, Лорна. Но считаю, что любую боль надо принимать достойно, а не уподобляясь тем, кто её причинил.

Мы продираем заросли и выходим к нужному подъезду. Я благодарю судьбу, что за пять минут не подбросила нам нежданных гостей. Если в тот момент, когда я выбегала из нашего убежища на пятом этаже, я мечтала встретить хоть одну живую душу, то сейчас я желаю прямо противоположного. Одиночества. Чтобы пережевать свои страхи и проглотить, запив слезами. И, возможно, понять, что всё не так плохо.

Перед тем, как зайти в подъезд, Лорна оглядывается. Уверенность в её взгляде на мгновение пропадает, перетекая в настороженность, и я перестаю обманывать себя. Всё действительно плохо. Очень плохо. Мы участвуем в жутком действе, о котором не имеем представления. И нет гарантии, что Лорна не всадит мне нож в спину за следующим поворотом.

— Ты напугана! — выводит она меня из оцепенения.

— А ты — нет? — на автомате отвечают мои губы. — Уже решила, что делать будешь?

— Больше всего хочу найти комфортное местечко и отоспаться. Что-то вспомнить. А потом уже думать, как поступать дальше. Ненавижу принимать решения.

— Не думаю, что получится, — окидываю взглядом лестницу и облупившуюся краску на стенах. — Здесь сплошной мусор и вонь. Сложно назвать это комфортом.

Мы добираемся до пятого этажа без происшествий. На лестнице к нам выбегает Лили. У неё озабоченный вид.

— Семь, — машинально произносит Лорна, глядя на майку девочки. — Сколько же нас тут?

Лили останавливается на лестнице и робко поднимает лицо. Удивлённый голубоглазый взгляд ходит между нами, как маятник. Словно я распочковалась, как дрожжевая клетка.

— Это Лорна, — говорю я, пытаясь прервать молчание. — Я нашла её в зарослях под окном.

Лорна улыбается ей: так же, как улыбалась мне на поляне. И от неё снова веет уверенностью и силой. Однако, это не та мощь, в ауре которой приятно находиться. Это — ореол хищника. Охотника. Та сила, что способна ранить, но никогда не протянет руку.

— Лорна? — произносит Лили, приподняв бровь. — Как в «ПТУ для зомби»?

Я понятия не имею, что такое «ПТУ для зомби», но мне становится смешно. Одинокий хохоток в тишине, пахнущей пылью и пеплом, звучит колко и устрашающе.

— Я Лили, — представляется девочка. — А это — Десять. Она не помнит своего имени.

— Тут я должна сказать, что мне приятно познакомиться, — отрезает Лорна, не спуская с лица улыбки. — Но боюсь, что в нашем положении это прозвучит, как сарказм.

Номер восемь

И навязались же они на мою голову…

Зачем, скажите, мне два прицепа? Ладно, громила с номером двенадцать ещё ничего: проскакивают у неё здравые мысли. И в морду дать сможет если будет угроза, я уверена. Короче, выгоду из её присутствия извлечь можно. Но эта пятнистая Нетти! Набитая дура же! И ещё вечно трясётся. А уж как раздражает её заикание — до колик просто! Каждый лишний слог — как пенопластом по стеклу.

Ладно. С этим можно смириться. Я привыкла думать за двоих. Могу и за троих, и за четверых постараться, без ущерба для себя… Но нужно понять, что она сможет сделать для общего блага. Тащить балласт не в моих принципах.

Стоп! Откуда у меня это знание? Нужно обязательно записать.

Я останавливаюсь на хлипкой тропке и сбрасываю рюкзак с плеча. Грязь втягивает подошвы кед и пружинит.

— Кого ждём, Принцесса? — голос двенадцатой накрывает меня, укутывая колкой шубой. Огромная тень нависает надо мной, и я вижу ироническую усмешку в её глазах. Даже в том, что скрывается за плёнкой бельма.

— Отстань, — я достаю из рюкзака блокнот и карандаш. Открываю плотную обложку, слюнявлю грифель. Деревянный привкус тает на языке. — Это важно.

— Насколько важно?

— Это очень, очень важно!

Я шатаюсь на грязи, как на батуте. Пальцы комкают бумагу. Клетчатый листочек уже порядком измят по краям. Даже потемнел на уголках. Быстро же у меня вещи из строя выходят! Приподнимаю колено, чтобы положить на него блокнот, и едва не теряю равновесие. Двенадцатая ловит меня за плечо, не давая упасть, и мне впервые хочется расцеловать её. Карандаш дрожит в руке, но я пишу, выводя неразборчивые каракули. У меня дурацкий почерк. Настолько дурацкий, что им можно пугать врачей.

— Вот, — выдыхаю я удовлетворённо, когда работа завершена.

— Ч-ч-ч-что? — балласт высовывается из-за плеча двенадцатой и начинает корчить смурные рожи. Я, видимо, должна умиляться, но не тянет.

— Я могу думать за двоих, троих и четверых, — читает двенадцатая, перевалившись через моё плечо. — У меня дурацкий почерк… Ты дневник ведёшь?

— Ты что, разобрала, что я пишу?! — я не столько возмущена вторжением в личное пространство, сколько удивлена тем, что громила распознала мои каракули.

— Пфф, — фыркает двенадцатая, словно для неё это обычное дело. — Зачем это тебе?

— Неужели непонятно?! — возмущаюсь я, показывая записи.

Мурашки бегут по коже, когда двенадцатая начинает с пристрастием разглядывать мои кривые буквы. Словно меня раздели и поставили посреди площади, затопленной народом.

— Я — женщина, — продолжает читать она. — У меня близорукость. Я свободно множу в уме трёхзначные числа… Извини если что, но это похоже на самохвальство в письменной форме. Как психологический тренинг от заниженной самооценки. Но, как я заметила, ты этим не страдаешь.

— Я пишу сюда то, в чём уверена, — с недовольством поясняю я. — Этот листок — то, что я знаю о себе и своей личности. Следующий — то, что я вижу вокруг. Я думаю, что когда фактов наберётся больше, у меня получится вспомнить, кто я.

— Это к-к-к-ак? — недоумевает Нетти. — Я т-тоже х-хочу вспомнить!

Впрочем, дальше метать бисер перед свиньями у меня нет ни малейшего желания. Я захлопываю блокнот и кидаю его в рюкзак. Карандаш летит следом.

— Принцесса пишет туда