Книга Исповедь из преисподней - Сергей Решетников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приехав к дочери в Новочеркасск, он очень переживал, много пил, плакал, клялся, что никого не убивал, а возвел на себя напраслину. 8 января, дождавшись, когда дочь ушла на работу, Григорьев повесился в туалете. Убийство же Елены Закотновой, как ни странно, не получило своего окончательно разрешения и после расстрела Андрея Чикатило. Хотя сам маньяк изначально признал себя виновным, впоследствии, на одном из первых же судебных заседаний, он отказался от этого признания (не отрицая виновности в остальных 52 инкриминируемых убийствах).
Кроме того, поведение Чикатило во время следственного эксперимента также вызывало сомнения – он плохо ориентировался на месте предполагаемого преступления, плохо помнил детали происходившего (хотя в принципе обладал хорошей памятью). Не казались надежными и показания единственной свидетельницы – она не узнала Чикатило на первом опознании. Обвинительный приговор Чикатило по этому делу был отменен Верховным Судом России в 1993 году. На общую картину это, естественно, повлиять не могло, и 14 февраля 1994 года Чикатило казнили. Однако убийство Елены Закотновой и по сей день остается нераскрытым.
Перечитав несколько раз строки этой публикации, я невольно задумался. Что же ощущали люди, на которых навешивали чужие тяжкие преступления, чьи-то прерванные жизни?
Наверное, сначала подозреваемые не хотели признавать своей вины. Но… все-таки лед тронулся… От щемящего чувства безысходности, от безнадеги ты начал проявлять слабину.
Потом показалось, что окружающая тебя удручающая и тягостная атмосфера с устрашающими грозовыми разрядами, со злобно нависающими клубами черных туч вдруг начала проясняться. Ты, теряя бдительность, дал себя убедить, что, может быть, дальше в уголовном деле распогодится и на горизонте появятся лучики надежды.
Следователь становился добрее…
Остановись, не надо впадать в иллюзии. Ты в сетях циничного монстра, почти людоеда. Это с виду он стал приветливее и гуманнее.
Дальше больше. Вместо ударов и пинков по почкам, печени тебе уже наливают кофе или дают чай с печеньем.
Не торопись, одумайся, не бери на себя чужие грехи. Но… ты уже почти не сопротивляешься.
Следователь уже стал напоминать тебе давнего друга. Пытки, когда ночью в камере тебе не давали заснуть ни на одну минуту, прекратились.
Ты уже совсем перестал сопротивляться…
Следователь начал дружелюбно похлопывать тебя по плечу.
Внутренне он ликует: «Бля, расколол падлу!» Но внешне это не заметно. Ты не видишь и не чувствуешь подвоха. Тебе кажется, что скоро придет избавление от бесконечных страданий и унижений.
Да, приходит. Вот оно – бац, и пуля в затылок в угрюмом тюремном каземате по вердикту самого объективного, самого справедливого и гуманного народного суда. Приговор приведен в исполнение. Злодей наказан. Справедливость торжествует. Общественность довольна, ведь она ничего не знает о тонкостях уголовного дела, о неразрешенных в суде противоречиях. А пресса бурлит от громких и изобличающих негодяя публикаций.
А твоя почти безгрешная душа летит на небеса… К тому, кого ты не убивал. К тому, кто никогда не будет проклинать тебя…
Сергей Алексеев
Сергея Алексеева я знал очень хорошо. Мы были друзьями детства – спортсменами боксерами. В 1976 году я, после окончания Иркутского политехнического института, уехал на Север в город Усть-Илимск на строительство лесопромышленного комплекса. А спустя двадцать лет я вернулся в родной Иркутск. Мы встретились вновь, и наша простая человеческая дружба продолжилась.
Приведу здесь строки из другой моей книги «Иркутская сага». Здесь описаны события нашей юности, происходившие в конце шестидесятых годов прошлого столетия.
Как-то ко мне подошел Сергей Алексеев из школы №11, с которым мы уже дружили. Шел 1969 год.
У него была своя группа друзей: Володя Оленкевич (Армян), Раевский Женя (Декабрист), Вадик Попов (Поп), Саша Вулых (Буратино), Саша Вершилло, Сергей Салеев, Леня Черняев и другие.
Они с интересом присматривались к нашей небольшой команде.
И вот Серега Алексеев предложил мне объединить усилия наших бригад для наведения порядка в городе. Поводом послужило обращение девчонки, над которой надругались в кустах на главной улице города – на Карла Маркса, недалеко от Драматического театра.
Она сопротивлялась, кричала, но никто не пришел ей на помощь, не остановил преступников. Такое отношение к чужой беде бывало тогда, бывает и сейчас.
Ныне почти на этом самом грустно памятном месте стоит скульптура в полный рост нашего великого земляка, всемирно известного и любимого миллионами людей иркутского литератора Александра Вампилова.
Конечно, при таких обстоятельствах мы объединились.
Дерзкие пятнадцатилетние подростки стали по-своему, жестко наводить порядок в центре города. Били всех блатных, уголовников и шпану. Все, кто начинал вести себя на нашей территории непристойно, вызывающе, получали свою дозу грозного лечебно-профилактического воздействия. От рукотворного и разящего наповал праведного импульса они нередко были вынуждены выплевывать зубы. С перекошенными рожами, сломанными челюстями им приходилось загибаться от боли и страданий. Эти еще недавно наглые и лихие, внезапно поверженные блатари-уголовники являли собой жалкий образ неудачников и служили ярким наглядным примером для неуклонного привития всем остальным бродягам правил хорошего тона и надлежащего поведения на нашей улице и территории.
Такая вот вынужденная прививка.
Нашу команду тогда называли «Бродовские». Видимо, улица Карла Маркса была на пацанском жаргоне «Бродвей», типа как в Нью-Йорке. Бродовские были тогда настоящей грозой для всех «упырей» и беспредельщиков. Противостоять серьезно нашему крепкому уличному братству уже не мог никто. Причем нам было безразлично, какой противник, насколько количественно он нас превосходил. Как правило, преимущества это ему не давало, а иногда даже наоборот, сковывало действия. Мы вдвоем с Алексеевым спокойно разбирались с толпой и всегда побеждали.
Почему? В уличном бою, когда я или Серега получали сильный удар, случалось ужасное, прежде всего для представителей противоборствующей стороны, – у нас отключался болевой порог. Боли мы уже почти не чувствовали. Зато включался режим, говоря современными категориями, неуемного и бесстрашного киборга. Остановить «мельницу с лопастями-кувалдами» было уже невозможно. У меня удар с обеих рук был молниеносным, а с левой – вообще ужасный. Окружающие просто не замечали и изумлялись, почему это вдруг двухметровые «шкафы» внезапно переворачиваются вверх ногами.
У Сереги удары тоже были как из пушки. Правда, надо отметить, что бои в те времена носили, по сегодняшним меркам, просто ангельский характер. Тогда упавшего соперника трогать было не принято. Пошла кровь – ты проиграл, выходишь из пацанской битвы и вытираешь кровавые сопли.
Скорее, это было состязание характеров. Ну а твердости характера и боевого духа нам не занимать, проверено не раз и не два. В поединках доставалось и нам, но бадяга (лекарственное средство) и заботливые руки наших верных подруг, в последующем жен, быстро залечивали ушибы, раны и ссадины. Наверное, мой ангел-хранитель всегда отводил от меня беду и смертельную опасность. С нами считались все без исключения, мы были в авторитете – эдакие маленькие короли. Все больше пацанов
