Книга Врата Лиц - Рэй Олдридж

class="p1">Крепыш потупил взгляд и отпустил руки Худого Волка.

– Как пожелаешь, Джон.

Он повернулся, открыл панель доступа к переключателю на своём боку и стал ждать с головой, повёрнутой в сторону. На панели мягким зелёным светом светился отпечаток ладони и мигало сообщение: ПОВЕРНУТЬ ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЬ – ПРИЛОЖИТЬ ЗДЕСЬ.

Худой Волк протянул руку, потрогал скрутку мягкой проволоки, которая предохраняла переключатель. Его рука выглядела худой и бледной, кожа – полупрозрачной над костями. Что-то нахлынуло на него, вытеснило ярость, так, что через секунду он не мог чувствовать ничего, кроме глубокого сожаления. Плоть была так драгоценна и так хрупка. Он будет цепляться за неё, пока это будет безопасно.

– Нет, прости. Я скверно поступил, – сказал Худой Волк. – Мне пока ещё не нужно твоё тело.

Крепыш с сочувствием посмотрел на него, улыбнулся, закрыл панель доступа.

– Я рад, Джон. Не думай, что я боюсь стирания; я не боюсь. Это моё предназначение. Когда придёт время, я пойду без сожаления; таким меня сделали. И я могу наслаждаться всем, что произойдёт, пока ты не будешь готов.

Худой Волк покачал головой. Он никогда не сможет понять; как что-то может отдать свою жизнь так легко?

– Я не сомневаюсь. Я уже многое тебе должен и вскоре… я буду обязан тебе всем.

– Я всего лишь машина, Джон. Никогда не забывай от этом.

– Все же. Хорошо, ты уже подумал об имени?

– Да. Я бы хотел присоединиться к твоему племени, Джон. Это возможно?

Худой Волк засмеялся, как-то горько.

– Почему нет?

Крепыш не обратил внимания.

– Тогда, могу я зваться Железный Конь?

– Хорошо. Хорошее краснокожее имя. Можно узнать, почему ты его выбрал?

Железный Конь посмотрел на Худого Волка осторожным взглядом.

– Разве это не очевидно?

– Пожалуй.

Он долго молча сидел в гравистуле, пробуя привыкнуть к мысли, что его ноги никогда не будут снова его держать. Железный Конь терпеливо смотрел на него. Наконец он заговорил.

– Не хочешь закончить свою историю, Джон?

– Я думал тебе не нравятся мои истории?

– Но эта настоящая, не так ли?

– Они все настоящие. Но да, да, – сказал Худой Волк, махнув рукой в усталом согласии. – Да, эта история настоящая; она произошла со мной.

Железный Конь ничего не сказал, но крепыш и не выглядел удивлённым. Может, он не способен удивляться, – подумал Худой Волк.

– Ты не выглядишь изумлённым.

– Нет.

Худой Волк почувствовал укол раздражения.

– Тогда, я буду краток.

– «Великий Эксперимент» оказался полным провалом. Мой «Народ» оказался не лучше, чем ему следовало быть. Они хандрили недели и месяцы, ели лиофилизированные рационы, соблазняли друг друга и шептались против меня. Они ненавидели хижины; они ненавидели оленьи шкуры, которые я им дал; они отказывались учиться охоте, собирательству или игре на тамтамах. Они сказали, что эта музыка скучная и детская, «много бормотаний и мычаний и никакой мелодии». Ну, мне пришлось согласиться с ними по части музыки, но это не сделало их хоть сколько-нибудь счастливее. Единственное, что, казалось, доставляло им удовольствие, это сидеть вокруг костра, пить виски и трахаться. Весь пейот сгнил, кроме того, что я употребил.

Это была катастрофа. Еда заканчивалась, домики обваливались, и они вовсе не были индейцами, никоем образом. Им не нравились мои истории, как и тебе, и что я мог поделать?

Я сидел в своей хижине и размышлял. Я разорён. У меня нет народа; я один. Рыжеволосая женщина бросила меня и перебралась к Серой Голубке и её трём мужьям. Они все отказались узнавать хоть что-нибудь о своих предках и о том, как эти удивительные люди когда-то жили.

Наконец я взбесился. Я взобрался на высокий валун и прокричал, чтобы они собрались. Через некоторое время дюжина, или что-то около того, неторопливо поднялись со своих мест и встали вокруг, глупо ухмыляясь.

– Послушайте, – сказал я. – Довольно долго я был добр. Я позволил вам потакать вашим цивилизованным похотям; я терпеливо ждал, что вы увидите пустоту ваших цивилизованных жизней и вернитесь к старым обычаям. Но вы этого не сделали. Вы разочаровали меня. Вы не Народ. Прощайте.

Я слез с камня для выступлений и пошёл к груде припасов. Я принял меры предосторожности и спрятал одноместную спасательную капсулу в большом ящике. Я вскрыл ящик, залез в капсулу и улетел прочь с Трина. Я никогда туда не возвращался.

Железный Конь пошевелился и печально посмотрел на Худого Волка.

– Что произошло, Джон?

Пальцы Худого Волка сплелись вместе.

– Я никогда не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал. Я подумал, что если предоставлю их самим себе, им придётся научиться быть краснокожими. В обучающих машинах было полно чувство-записей; проблем не должно было быть.

– Но?

– Ошибочное исследование белка. Всего-лишь небольшая несовместимость. Прежде это случалось тысячи раз на тысяче миров. В любом случае, когда еда закончилась и им пришлось начать охотиться, они обнаружили эту проблему. Много людей умерло до того, как они начали хранить трупы в ледяных пещерах и использовать их плоть в дополнение к своему питанию. Дальше они стали умирать медленнее. Их осталось меньше сотни, когда прилетел миссионерский корабль и забрал их. Спасены миссионерами! Это ли не говорит тебе, насколько всё пошло не так? Ха! С тех пор они охотились на меня. Я взялся за самую анонимную работу, которую смог найти; я оставался в космосе; я никогда не спускался на планеты; я не заводил друзей.

Худой Волк чуть улыбнулся.

– Но всё-таки они меня достали.

Долгое время крепыш ничего не говорил. Наконец он заговорил.

– Я всё таки хотел бы быть в твоём племени.

Итак, Худой Волк больше не был последним краснокожим. Они забрались на север, в широты туманов и айсбергов. Ветер был как нож, а вода как текущий лёд, и всякий раз, когда Худой Волк выбирался в своём грави-стуле на палубу, он кутался в толстые пледы.

По ночам он рассказывал крепышу истории, а Железный Конь терпеливо слушал: «Койот и Дождевая Бочка Душ», «Койот и Генеральские Сапоги», «Койот и Мир Пепла», «Койот и Радужная Гитара», «Койот и самая Красивая Жаба-женщина», «Койот и Стальной Ворон», и многие другие. Казалось, истории текут из Худого Волка как кровь из раны, сначала пульсирующая и горячая, а потом – медленно просачиваясь, сгустившаяся от его приближающейся смерти. Эти истории каким-то образом приносили облегчение Худому Волку, так что он меньше осознавал отказ своего тела.