Книга Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова

но на деле оказывается не добычей вовсе. Это всегда заводит. Согласна? Кажущаяся хрупкость, обманчивая доступность…» — «Так вот почему вы все… и твой отец… и этот Болотов…» — «К этой компании, — возмущенно воскликнет Леонид, сверкая глазами, — меня попрошу не причислять!»

Но это все потом. Сейчас же она задала еще один вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

— Как вы сюда добирались? Ты и Ленька. Через Архангельск?

— Через Кемь.

— На поезде?

— На двух попутках.

— Умно.

Герман скромно улыбнулся.

— А потом на теплоходе?

— Нет. Договорились с капитаном небольшого рыболовного катера.

— Очень умно! Как встретил вас Аркадий? Удивился?

— Гм. Пожалуй, «удивился» — не совсем правильное слово.

— Какое же будет правильным?

Он сказал. Фыркнул, покосившись на ее лицо.

— Правильное, но неприличное.

— И что было дальше?

— Дальше он уложил Леньку под капельницу, а мне велел держаться от него подальше.

— Это я знаю, — кивнула Нора.

— Знаешь, но спрашиваешь.

— Да. Потому что знаю не все, что хочу знать.

Герман глубоко вздохнул.

— Ты хочешь знать, выдал ли Аркадий себя, увидев, кто пожаловал к нему после трехлетнего отсутствия… после того скандала, который повлек за собой мое изгнание с фермы… выдал ли он себя, обнаружил ли свои чувства ко мне, ведь только осел может полагать, что их не осталось или что они невинны.

— Да, — призналась Нора.

— К тому моменту мы с Аркадием уже довольно долго играли в игру «я знаю, что ты знаешь, что я знаю», поэтому в демонстрации не было нужды.

— А ты испытываешь чувства к нему?

— Я его уважаю. Разве это не очевидно?

— Уважаешь. И только?

— По-твоему, этого мало?

— А к другим мужчинам… — Она запнулась, но решила продолжить. — Есть мужчины, которых ты не только уважаешь, но и отдаешь должное их сексуальной привлекательности?

— Есть.

— Леонид?

Пауза. Натянутая улыбка.

— Я отдаю должное его сексуальной привлекательности. Но уважение — это главное.

У нее чуть не вырвалось: «Между вами что-то было?» Но она вовремя прикусила язык. Взгляды, которые они изредка кидали друг на друга, нежные и свирепые… скользящие прикосновения, временами переходящие в неловкие объятия или жесткие захваты… шуточки, поддразнивания, улыбки с прищуром, одна сигарета на двоих. Все это не ускользало от ее внимания, более того, она замечала, что и другие обитатели фермы поглядывают на них со стыдливым любопытством.

Это либо происходит, либо нет. Время тут ни при чем.

И что теперь делать?

— Спрятать его для начала, — ответил Герман, потому что вопрос свой, как выяснилось, она задала вслух.

— Где же ты его спрячешь? — подумав, спросила Нора. — Человек — не чемодан. Ему необходимо есть, пить, дышать, двигаться. А такому реактивному, как Леонид, для всего перечисленного необходимо достаточно большое пространство. Скажем, в гостиничном номере он и трех дней спокойно не просидит.

— Это точно.

— Так где же?

Герман с прищуром глянул в сторону.

— Есть одно место.

По направлению его взгляда Нора догадалась о направлении мыслей.

— Место хорошее. Но я слышала, что оно имеет статус зоны строгой заповедности и попасть туда можно только по специальному разрешению.

— Да, — подтвердил Герман. — Причем не по отдельному разрешению музея-заповедника, как было раньше, а по благословению Соловецкого монастыря.[4]

— И ты надеешься его получить?

— Есть другой путь, Нора.

— Угнать катер, провезти его сиятельство через Анзерскую салму контрабандой, высадить на Колгуевом мысу, построить шалаш и оставить там вместе с лисами, зайцами и оленями? Ну, летом он, допустим, с голоду не помрет…

— Нет! Нет! — Герман, смеясь, замахал руками. — Во-первых: я не умею строить шалаш и не думаю, что Ленька умеет. А ты случайно не умеешь? Ну, вот. Во-вторых: я не пойду на катере через Анзерскую салму. Быть может, я и сумасшедший, но не до такой степени. В-третьих: остров не настолько велик, чтобы можно было всерьез рассчитывать, что появление молодого отшельника, хоть с шалашом, хоть без шалаша, останется незамеченным.

— Ладно, сдаюсь. Говори.

— Можно приехать на остров в качестве трудника. Как в старые добрые времена. Голгофо-Распятскому скиту ежегодно требуются мужчины для летних работ по восстановлению разных построек. Предпочтение отдается верующим и непьющим, но это, я думаю, удастся организовать.

— Обратить язычника в православную веру?

— Обратить язычника всяко легче, чем атеиста.

— Почему ты так думаешь?

— Язычник верит в бога, неважно, как его по имени… В то всевидящее око, от которого невозможно утаить никакое намерение и никакой поступок. — Герман пожал плечами, словно бы дивясь на такое устройство языческого сознания, но по большому счету ничего не имея против. — Атеист же отрицает само измерение, где в основе наблюдаемого, предметного мира присутствует некая всемогущая инстанция.

— То есть, это не шутка? Ты действительно собираешься переделать нашего солнечного мальчика в доброго христианина?

— О нет. Для этого я слишком ленив. Попробую убедить его не афишировать повсеместно свое язычество.

— Ну и задачка! С одной стороны, речь идет о его собственной драгоценной шкурке, а с другой, когда это удерживало его от безрассудных поступков?

— Не забывай, сейчас за ним охотятся те же самые люди, вернее, тот же самый человек, от которого он однажды весьма рассудочно удрал из Москвы. Так что с инстинктом самосохранения у него все в порядке.

— А по какой причине или с какой целью они за ним охотятся?

— Вопрос на миллион долларов, — пробормотал Герман, косясь на нее краем глаза. — Ты уверена, что хочешь это знать?

— Хотя бы в общих чертах.

— Мать Леонида при разводе отсудила у Кольцова-старшего бизнес… неважно какой… и записала на Леонида. Когда она вышла замуж вторично и, отбыв на постоянное место жительства за рубеж, исчезла с их горизонта, Кольцов решил этот жирный кусок приделать обратно к пирогу. Но Леонид, не будь дурак, не поддался ни на угрозы, ни на уговоры. Он уже ощутил вкус свободы, которую дает финансовая независимость, и не собирался отказываться от того, что принадлежало ему по праву.

— И тогда?.. — негромко спросила Нора, видя, что он колеблется.

— Тогда его сделали зависимым в другом смысле.

— Подсадили на тяжелые наркотики?

— Да.

— И он отказался от того самого бизнеса в пользу Андрея Кольцова?

— Если бы он это сделал, его бы сейчас не преследовали.

— Да, точно. — Нора немного подумала. — Но как получилось, что его не дожали? Насколько мне известно, из наркомана в ломке можно веревки вить.

— Он улизнул до того, как за него принялись всерьез.

— И помог ему ты? Улизнуть.

— Мы помогли друг другу. Знаешь, бывают такие моменты, контрольные точки, в которых еще возможно развернуть ситуацию в желаемую для себя сторону. Если их