Книга Огненный суд - Эндрю Тэйлор

не ржавчиной. Засохшей кровью. Такая же засохшая кровь, как на манжете его сорочки.

В памяти всплыл вчерашний разговор с Сэмом. Подметальщик перекрестков. Клиффордс-инн. «Там, где законники. Эти твари дьявола». И еще припомнилось, как отец нес чепуху о моей матери и о женщине на кушетке, о том, как он закрыл ей глаза.

Я взял бумагу и расправил ее. Это был обрывок большого листа. На обрывке я прочитал: «Твизден, Уиндам, Рейнсфорд, Д. Я.».

Маргарет наполнила мою кружку.

– Его не было на прошлой неделе, хозяин.

– Уверена?

Она презрительно отмахнулась от вопроса, как он того и заслуживал.

Мой мозг по-прежнему боролся со вчерашними возлияниями. Я сощурился и попытался сосредоточиться на написанном. Сначала идут три имени. Затем два инициала. Д. Я. – такое известное имя, что достаточно инициалов?

– Принеси мне булочку и масла.

Она вышла. Я сидел и смотрел в пустоту. Клиффордс-инн. Обрывок бумаги, испачканный кровью. Имена. Меня привело в замешательство, что отцовский бред содержал какой-то смысл. Он и вправду набрел на юристов. Но бумагу он мог подобрать где угодно.

Дверь, ведущая во двор, открылась и закрылась. Послышались шаги в проходе к судомойне и стук костыля по мощенному плиткой полу.

На пороге кухни появился Сэм. Он кивнул в сторону судомойни и задней двери:

– Барти во дворе.

Я уставился на него.

– Он ничего у меня не получит. Рано еще, – едко заметила Маргарет. – Скажи ему, пусть после обеда приходит.

– Придержи язык, женщина. – Сэм повернулся ко мне. – Хозяин, это Барти. Подметальщик, который видел вашего отца. Вы велели его отыскать. Помните? В «Дьяволе»?

Внезапно я протрезвел, или мне так показалось.

– Веди его сюда.

– Лучше бы вам выйти, хозяин. – Маргарет наморщила нос. – Если соблаговолите. От него воняет.

– Дай ему какой-нибудь еды, – сказал я. – Вынеси.

– И вот что еще, сэр, – сказал Сэм. – Барти говорит, что видел вашего отца еще раз.

– О чем ты, черт возьми?

Голос Сэма звучал незлобиво:

– В пятницу утром. Как и в четверг.

Повисла тишина. Я разинул рот. Маргарет застыла, как статуя, со сковородкой в руке, когда нагибалась, чтобы поставить ее на огонь.

Я сглотнул. И медленно выговорил:

– Ты имеешь в виду прошлую пятницу? В день, когда мой отец умер?

Сэм кивнул.

– Он видел, что случилось?

– Он только вам скажет. От меня ему никакой пользы. Вы при кошельке.

Маргарет тихо простонала и поставила сковороду на огонь.

– Почему он раньше ничего нам не сказал?

– Его посадили за решетку за долги в тот самый день. Только вчера вечером его матушка собрала денег, чтобы вызволить его из тюрьмы.

Сэм направился по коридору во двор. Я последовал за ним. Через его плечо я увидел подметальщика, который сидел на краю колоды, в которую собирали дождевую воду. Он был закутан в грязный плащ, шляпа надвинута на уши. Скрюченный человек с землистым лицом.

Завидев нас, он вскочил на ноги и неуклюже поклонился. Потом снова закутался в плащ, будто хотел сделаться как можно более незаметным.

– Сэм говорит, ты видел моего отца в день, когда он умер, – сказал я. – И за день до того, как привел его сюда.

Барти закивал так неистово, что с головы слетела шляпа, обнажив плешь с коростой и редкие жирные волосы, ниспадающие до плеч. Он облизнул губы.

– Вы не потащите меня в суд, господин? Пожалуйста, сэр.

– Тогда скажи правду.

– Я ничего плохого не сделал. – Он переводил взгляд с меня на Сэма. У него были глаза собаки, которая боится, что ее побьют.

– Скажи мне, – потребовал я. – Беднее от этого не станешь.

– Все было как в четверг, господин. Он опять вышел из Клиффордс-инн на Флит-стрит. Он очень спешил и наткнулся на лоток с книгами. И продавец обругал его.

Сэм толкнул Барти локтем:

– Расскажи его милости остальное.

Барти поморщился:

– Он оглядывался. Будто кто-то его преследовал.

– Что? – выпалил я. – Кто?

– Этого я не видел, сэр. Ехала телега со стороны собора Святого Павла и карета навстречу из-под ворот. Я подумал: «Надо помочь старику, как я уже делал однажды».

– Надеемся, тебе это окупится, – сказал Сэм. – Все это можно опустить. Продолжай.

– Ну… – Барти посмотрел на меня, потом отвел взгляд. – Тогда это и случилось. Старик споткнулся и упал на дорогу перед телегой. Но я слышал…

Я схватил его за шиворот и потянул на себя. Мне хотелось его трясти, пока он не испустит дух.

– Что ты слышал?

– Его крики, господин. Его крики.

Я отпустил негодяя. Он рухнул на колоду. Меня трясло.

– Что было потом? – спросил я.

– Все движение встало. Я вышел на дорогу посмотреть…

– Нельзя ли чем-нибудь поживиться?

Он выдавил заискивающую улыбку:

– Он был еще жив, сэр. Все еще. Вокруг него собралась толпа. Он поднял глаза и увидел меня среди собравшихся. Ей-богу, он меня увидел, господин. Ей-богу. Он узнал меня. Я точно знаю. Он сказал: «…Грач. Где грач?»

– Грач, – повторил я. – Грач? Какой грач?

Барти уставился на меня.

– Я не знаю, что он имел в виду, господин. Но он точно был чем-то напуган.

– Что еще? – потребовал я.

– Это все, что он сказал, господин. Потом он преставился.

Позже тем же утром в дверь постучали. Сэм объявил, что это пришел портной для примерки.

Я чуть не забыл о встрече, возможно, потому, что мне не хотелось о ней помнить. Смерть – мрачная штука, хлопотная и дорогая, как и ее последствия. Но в глазах общества было бы неправильно, если бы я показался на людях без видимых знаков скорби.

Некоторые подобные знаки было легко устроить без особых трат. Перед похоронами я велел Маргарет сделать тусклыми металлические пряжки, нашить черный шелковый креп на ленту шляпы и намазать черным мои лучшие коричневые башмаки, включая подошвы, по совету Маргарет, поскольку они будут видны, когда я преклоню колени во время молитвы.

На похороны я взял напрокат траурный костюм, но мне нужен был собственный. В субботу я сходил к портному, он снял мерки, я выбрал материю, и мы обсудили фасон. Теперь портной пришел, чтобы устроить примерку и уговорить меня купить черный шелковый пояс как дополнение к новой одежде.

Когда с этими делами было покончено, в голове у меня прояснилось, а желудок почти вернулся в нормальное состояние, хотя одна мысль о хересе вызывала тошноту.

Смерть имеет еще одно последствие: она выбивает человека из привычной колеи, ввергает его в одиночество, когда он меньше всего этого желает.

Все это время, когда портной перестал чесать языком и удалился, наконец оставив меня одного, я не мог ни