Этот человек, живший во времена реформации королевы Елизаветы (1550), был так известен своим кротким нравом, глубокой ученостью, благоразумием и набожностью, что парламент и ассамблея доверили ему написание катехизиса, то есть правил веры и поведения для последующих поколений. Этот добрый пожилой человек, знавший благодаря своей большой учености, что Бог ведет нас на небеса вовсе не через замысловатые вопросы, как настоящий рыболов создал прекрасный, простой и доступный катехизис, который был издан вместе с нашим старым добрым молитвенником. Этот человек был самым выдающимся любителем и постоянным практиком рыбной ловли, когда-либо жившим на свете. Кроме часов молитвы, то есть тех часов, которые были предписаны духовенству церковью, а не были следствием добровольной набожности, как это было у первых христиан, все остальное время доктор Ноуэлл проводил на рыбалке, а также жертвовал, по свидетельствам многих людей, десятую часть своих доходов и всю пойманную рыбу бедным людям, жившим по берегам тех рек, где он рыбачил. Он часто говорил: «Милостыня укрепляет веру». Вернувшись домой с рыбалки, он в молитвах благодарил Бога за то, что провел еще один день без мирской суеты. Этот прекрасный человек очень хотел, если не жаждал, чтобы последующие поколения помнили его как рыболова, и это видно по его портрету, бережно хранящемуся в колледже Брасенос, покровителем которого он был. На этом портрете доктор Ноуэлл представлен сидящим за партой, перед ним раскрыта Библия, в одной его руке шнуры, крючки и другие снасти, а в другой – он держит несколько удилищ. Под этой картиной написано, в частности, следующее: «…он умер тринадцатого февраля тысяча шестьсот первого года в возрасте девяноста пяти лет, сорок четыре из которых был настоятелем собора Святого Павла, и годы не ослабили ни его слух, ни его зрение, ни его разум и не сделали ни одну из его способностей слабой или бесполезной». Говорят, что главными источниками его счастья были рыбалка и умеренность. Я желаю такой жизни всем, кто почитает память этого прекрасного человека и берет с него пример. Моим следующим и последним примером будет недооцененный современниками ректор Итонского колледжа сэр Генри Уоттон, с которым я часто рыбачил и беседовал. Его дипломатическая служба Британии, громадный опыт, ученость, блестящий ум, чувство юмора и жизнерадостность делали общение с этим человеком необыкновенно интересным. Его красноречивой похвалы ужению обычно было достаточно, чтобы переубедить любого противника этого искусства. Он был самым искренним любителем и постоянным практиком рыбной ловли, о которой говорил: «Это занятие для праздного времяпровождения, но оно тем не менее лишено праздности, ибо после утомительных занятий рыбалка есть отдых для ума, веселье для духа, отвлечение от уныния, успокоение тревожных мыслей и источник благодушия». Сэр, именно так говорил этот умнейший человек, и мне легко поверить, что мир, кротость и благодушие всегда соседствовали в веселом сердце сэра Генри Уоттона, ибо, когда ему было далеко за семьдесят, он создал описание подлинного счастья, испытанного им теплым вечером, когда он тихо сидел на берегу с удочкой. Это описание весны сошло с его пера так же мягко и сладкозвучно, как течет река, на берегу которой оно было написано:
Сегодня мать-природа влюблена:
Хмельные струи бьются под корою
И старый дуб, очнувшись ото сна,
Волнуется вечернею порою.
Форель стыдливо прячется на дне.
Под ивой, от волнения бледнея,
Следит удильщик в чутком полусне
За перышком, что среди волн белеет.
Уже закончил вить гнездо скворец,
Синица вьет свою смешную келью,
И рощи огласились, наконец,
Великолепной соловьиной трелью.
Пронесся дождь, уплыли облака,
Серп отзвенел, пришла пора обеда.
Джоан несет кадушку молока,
Чтобы потешить пастуха-соседа.
Она сбивает сливки и вино
Там, где пчела пасется на мимозе,
И, несмотря на то что все прошло,
Краснеет, прикасаясь к нежной розе.
Все пышно и безудержно цветет,
Сплетаясь в бесконечный хоровод.
Эти мысли принадлежат безмятежному уму сэра Генри Уоттона. Не хотите ли услышать стихи о чаяниях и счастливой жизни другого рыболова, эсквайра Джона Дэворса?
Как славно жить на берегу реки,
Где плеск внезапный утром пробуждает,
Где поплавок так весело ныряет
И мелюзгу гоняют окуньки.
Когда весь мир грабительством живет
И души растлевает с упоеньем
Вином, развратом, гнусною войною,
Даруй нам путь, что к Истине ведет.
О, напои нас дивной красотой
Полей, лесов, долин и рощ тенистых,
Гелиотропов сладостно душистых,
Ромашек белых, голубых фиалок,
Нарциссов желтых, красных гиацинтов
И васильков небесной немотой!
Какое счастье утром созерцать
Величественный свод небесной сферы
И дивный свет мерцающей Венеры,
И бабочек, несущих благодать.
Холмы и горы средь равнин встают,
Равнины ширятся, становятся полями,
Их рассекли овраги там и тут,
Они журчат обильно родниками
И, наполнясь кристальными ручьями,
Уже как реки в океан бегут.
И вдаль, и вширь леса стоят стеной,
Шумя зеленой свежею листвою,
И птичий хор кантатою лесною
Царицу лета манит за собой.
Луга обильны. Там, среди цветов
Прекрасной Флоры высятся чертоги,
Форель, блистая, мчит через пороги
И нежен шепот ласковых ручьев.
Все это создал Бог на радость нам.
Труды Его всечасно созерцая
И каждый миг судьбу благословляя,
Удильщик шлет молитву небесам.
Сэр, я рад, что эти стихи не стерлись в моей памяти, потому что они больше подходят к этому майскому дню, нежели мой неказистый рассказ. Я рад также, что благодаря вашему терпению успел прочесть вам эти стихи, которые и привели нас прямо к порогу Тэтчед-Хаус. Если пожелаете потратить свое внимание на оставшуюся часть обещанного мной повествования, которое теперь я вынужден отложить до другого случая, буду считать себя Вашим должником.
Венатор. Сэр, я и сам не заметил, как мы оказались здесь, настолько был «пойман на ваш крючок». Теперь я вижу, что поговорка «приятная компания делает дорогу короче» правдива, ведь я думал, что нам нужно будет пройти еще по крайней мере три мили, пока мы увидим Тэтчед-Хаус. Но