Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Измотанный домашним ремонтом, в начале марта Самбиев, как обычно, помчался на заработки в Западную Сибирь, и там в августе сердце не выдержало физических и нравственных нагрузок. Два месяца он провалялся в районной больнице. Вдобавок к этой печали, ослабленный, возвращаясь поездом на Кавказ, простыл, и как следствие – воспаление легких, перешедшее в туберкулез. Несколько лет Денсухар лечился в тубдиспансере, дома, ездил по льготной путевке в санаторий, однако на поправку дело не шло.
Летом его здоровье еще как-то крепло, и он иногда позволял себе возиться в огороде с мотыгой или присматривать за скотиной. Но чаще он часами сидел под кроной бука и любовался природой, особенно любил смотреть, как несется в вихре, кувыркаясь, хрустальный поток реки.
Однажды в сентябре, примерно за год до смерти, Денсухар с сыновьями сидел на веранде. Под строгим присмотром отец заставлял детей учиться.
– Главное в наше время – образование, – говорил он, – вот вырастете бездарями и будете всю жизнь, как я, батрачить на людей – и здесь, и в России. Будете всю жизнь в прислужниках ползать. А если выучитесь, то людьми станете, жизнь поймете, свободными будете.
Жаждущие игрищ дети не понимали отца, они мечтали о купании в реке и лазании по буку.
– Надоели эти уроки, эта школа, – ворчала Кемса у печи, – время кукурузу косить, с ирзо * сено и травы пора привезти, пока кабаны и медведи не потравили. А они все с книжками играются… Зимой что есть будем? Может, книги?
– Ты не ворчи, – примирительно говорил Денсухар. – Я выучиться не смог, не было возможности. Вот и батрачу всю жизнь по тюрьмам да по Сибири, а те, кто два слова писать научился, в галстуках ходят. Сено одну зиму кормит, а образование всю жизнь. Сейчас не выучатся – будут всю жизнь о сене думать, а выучатся – сено стогами им возить будут.
С лаской погладил Денсухар младшего сына Лорсу, нравился он ему: от природы крепкий, смелый, решительный. Разумеется, и в старшем сыне Арзо Денсухар души не чаял, однако, в отличие от основательного Лорсы, Арзо был слабее физически, тоньше и гибче телом и более смекалистым. Отец не хотел признать, что кто-то из сыновей умнее, – для него они оба умницы (как и любые дети у родителей), просто Арзо с хитринкой, с изворотливостью и романтическим рассудком, а Лорса прямой, упрямый, уверенный в своей правоте и силе, с малых лет требующий к себе уважения и внимания не только детей, но и взрослых.
– Не отвлекайтесь, а то ошибки наделаете, – обратился он к сыновьям.
– Дада *, а ты совершал в жизни ошибки? – спросил старший Арзо.
– Изредка бывало, – улыбнулся отец.
– А какая самая большая твоя ошибка? – спросил младший – Лорса.
Самбиев задумался, погрустнел.
– Самая большая ошибка, что родился в СССР.
Никто его не понял.
– А что не было в твоей жизни ошибкой? – наивно поинтересовался Лорса.
– Что это за вопрос? – вновь просияло лицо Денсухара.
– Ну что было счастьем? – постарался подсказать старший сын.
– Счастьем? – отец снова задумался. – Счастье? Счастье у меня – это вы! – и он погладил сыновей по головкам. – Вы не дадите угаснуть нашему очагу и не позволите больше ножиком писать всякие гадости на стволе нашего бука пришельцам. Так это? – обратился он к сыновьям.
Лорса, молча, уверенно кивнул головой. Арзо призадумался.
…С наступлением сырой осени, как и в предыдущие годы, Денсухар занемог, недуг легочной болезни скрутил его исхудалое тело. Только в начале февраля, когда с севера приползли сухие, трескучие морозы, ему слегка полегчало. Усадил он как-то вечером вокруг себя жену и сыновей и сказал:
– Теперь я долго не проживу, болезнь одолела меня. Мой вам весет * – беречь наш надел, бук, дом, речку. Все наше родное, эти леса, горы, землю – все беречь. Мы здесь хозяева! Это первое. – Денсухара мучила одышка. – Второе, беречь наш язык. И наконец, третье. Кемса, это тебя касается, постарайся дать детям хорошее образование. Наши дети должны учиться, плодиться, хранить язык и край…
Позже, ночью, дети вповалку сопели на нарах, Кемса вышла во двор за дровами. Когда она с вязанкой возвратилась, Денсухар, греясь, сидел напротив печи. В полумраке она испугалась – от мужа осталась зловещая тень: скрюченный остов с большим черепом. И только впалые глаза – большие, вымученные – полыхали пламенем догорающих дров.
Подкладывая поленья в печь, она искоса оглядывала немую тень и вдруг, испугавшись, не выдержав, в волнении спросила о давно наболевшем и угнетавшем ее:
– А у нас долги есть?
– Нет, – резко и твердо ответила тень, и еще ярче блеснули глаза.
Всю ночь Денсухар не спал, все кряхтел у печи. До зари он послал жену за соседом Дуказовым Нажой.
– Ты иди проведай скотину, – выпроводил он Кемсу, чтобы остаться наедине с ним.
Вскоре Нажа торопливо ушел и вернулся поздно ночью, неся с собой дорожную грязь и мороз.
– Домбу не застал, хоть и ждал с полдня, – слышала разговор мужчин Кемса из соседней комнаты, – передал Алпату, чтоб он срочно к тебе приехал.
Они еще долго говорили о городских новостях. Перед самым уходом Нажа удивленно вымолвил:
– Да-а, теперь это не те Докуевы. Живут, как князья. А Алпату совсем другая. Ее нос крючком вверх полез, так может и курносой стать. Только вот как была тупица костлявая, так и осталась, видно, не идет впрок дармовое.
Месяц прошел – Домба не объявился.
Вновь Дуказов поехал в Грозный.
– Дома не застал, на работе нашел, – докладывал сосед больному Самбиеву. – Лично Домбе передал твою просьбу. – Дуказов в удивлении помотал головой. – Видно, большой начальник наш земляк, уж больно важный стал, даже вальяжный… Но приехать на днях обещал, справился о лекарствах для тебя, о твоем состоянии. Говорил, что Алпату ему даже не сообщила в тот раз. Карга старая. Поэтому не приехал.
Еще прошел месяц – Домба не объявился.
Наступила весна. Апрель благоухал запахами, ясностью, теплом. Даже не слезающий с нар истощенный Самбиев в надоевших до тошноты комнатах чувствовал все буйство природы. Как-то солнечным днем, оставшись наедине, ему стало так тоскливо и душно в доме, что он на свой страх и риск попытался выйти на веранду. Оказалось, что силы у него
