Книга Я буду Будда - Герман Канабеев

мы вышли из метро.

Такси остановилось возле старого дореволюционного дома на Таганке. В подъезде на первом этаже написано, что Цой жив, на втором – «Рита-блядь» и номер квартиры, чтобы никаких сомнений. Я подумал, что нам к Рите, но оказалось, что Рита ни при чем, а нам двумя этажами выше.

Дверь открыла девушка какой-то совсем булгаковской красоты. По зеленому дьяволу в каждом глазу и с таким огнем рыжих волос, что мне захотелось ее чем-нибудь накрыть, чтобы потушить пламя.

– Света, – представилась девушка.

– Цой жив, – зачем-то сказал я.

Света жила с подругой Таней. Из-за Светы хотелось вызвать пожарных, из-за Тани – экзорциста. Чтобы вытащил за хвост этого демона, из-за которого хочется приобрести абонемент на безлимитное посещение.

В одну комнату ушел я с Таней. В другую Таланин со Светой.

Я спросил у Тани:

– Что такое любовь?

– В жопу не дам, – ответила Таня.

«Любовь – это „в жопу не дам“», – запомнил я для своей книги.

Через час я зашел в комнату, куда ушли Таланин со Светой, где ожидал увидеть причину падения Рима, но вместо этого увидел Таланина, который мирно спал, положив Свете голову на колени. Одетый, приличный и даже какой-то счастливый.

– Странный он какой-то. Хоть бы отсосать дал для приличия, – сказала шепотом Света.

– А чем тебе колени честных дамочек не подходят? Это бесплатно, – спросил я Таланина, когда мы вышли на улицу.

Таланин достал сигарету и подлечил ее слюной, как косяк.

– Чтобы почувствовать, есть ли разница между ее платными коленями и коленями честными, – сказал Таланин и добавил: – Ты Танин номерок сохрани, вдруг проверить чего захочешь.

Он пульнул окурок в урну, разбежался, прыгнул на фонарный столб и скрутил плафон.

– Хорошая пепельница из него выйдет, – сказал Таланин.

Через дорогу призывно светилась вывеска магазина, и снова «Магнолия».

– По пиву? – спросил я.

– По пиву. А у тебя что, правда, никогда азиатки не было?

– Никогда.

Таланин сделал длинный вкусный глоток ледяного пива. Повертел в руках плафон и запустил его в витрину магазина с криком: «Ебаная Монголия, ебись конем ваш Чингисхан!»

– Магнолия! – задыхаясь на бегу, поправил я.

– Монголия!

– Что за тяга к разрушению? – спросил я Таланина, когда мы остановились.

– Потому, что я – Шива, блять! – сказал Таланин.

Закончилась ночь прозаично. Таланин кошкой забрался на ментовский бобик, когда в нем сидел патруль, и помочился с крыши на лобовое стекло, припевая: «Грянул майский дождь».

Потом его били в отделении, а он кричал: «Спасем Тибет, бляди! Каждому из вас, пидорасы, желаю бесчисленных реинкарнаций».

В октябре две тысячи пятого года, через десять месяцев после воплощения доморощенного Шивы, я приехал к Тане. Положил голову ей на колени и уснул. И никакой разницы между ее коленями и коленями Лены не почувствовал.

Октябрь моросил дождем. Через дорогу светилась вывеска «Магнолии». Охранник в магазине смотрел телевизор. «Тринадцатого октября во время строевого смотра личного состава силовых подразделений в Нальчике было совершено нападение на здания отделов и подразделений МВД и ФСБ. Убито 12 мирных жителей и 35 сотрудников милиции и силовых структур, ранено более 100 человек», – сказали в новостях.

Я купил пива. Воровато огляделся по сторонам и запустил бутылку в витрину, заорав на всю улицу: «Ебаная Монголия, ебись конем ваш Чингисхан!»

«Шива, блять», – подумал я уже на бегу.

Глава 30

С Горбушки я уволился. Таланин решил заняться бизнесом. Себе он выписал должность генерального директора. Я стал коммерческим директором. Больше никого в штате не было.

Он сделал визитки, купил костюм и оплатил квартиру на полгода вперед. Это были все деньги, которые инвестировал в его проект Кирилл.

Кирилл торговал гидропоникой и очень хотел легализоваться. Уж в чем в чем, а в умении убедить отдать ему деньги на реализацию какой-нибудь сумасшедшей идеи, Таланин был великолепен.

Денег Кирилл дал. Несмотря на то, что мы и так должны были деньги Кириллу после того как решили тоже продавать гидропонику, мы купили у него со скидкой полкилограмма чудесной травы.

Через неделю поняли, что ни он, ни я не Пабло Эскобар, и решили, что сами скурим. Тогда я и решил, что хочу съехать от Лены. Не расстаться, пожить отдельно.

Наши отношения стали совсем уж какими-то семейными. Я подумал, что в двадцать пять лет нужно пожить как-то иначе, чтобы в тридцать сразу не стать сорокалетним, и стал жить у Таланина.

Мне показалось, что Лена отнеслась к этому легко. Но я не уточнял.

Она приезжала три раза в неделю. Забивала холодильник едой, трахалась со мной и уезжала.

Наверное, я был счастлив. Просто с терминами еще не определился. Что такое счастье, я не знал, так же, как и не знал, что такое любовь. Если насчет любви у меня появились хоть какие-то мысли, определение счастья совсем не давалось.

Я пытался вспомнить, когда в жизни был такой момент, чтобы я вообще ни о чем не волновался, все устраивало и ничего больше не хотелось.

В детстве, наверное, только. И не так, что все детство сплошное счастье. Кусками. Например, когда боишься, что ноги торчат из-под одеяла. Это важно, чтобы ноги не торчали из-под одеяла. Когда выключается свет и темнота обрушивается на голову, нужно полностью забраться под одеяло и только потом заняться ногами. Сначала нужно поднять ноги и резко их опустить, чтобы одеяло подоткнулось, и все! Ты неуязвим! Потому что тот, кто прячется в темноте, ничего не может тебе сделать, если ты весь под одеялом и ноги не торчат.

Еще нужно как-то дышать, но здесь проще. Делаешь тоннельчик в складках одеяла, вытягиваешь в него губы трубочкой и дышишь. Полностью открывать голову нельзя. Она, как и ноги, должна быть спрятана. Тем более на голове лицо, а на лице глаза, а на стене странные обои и, когда выключается свет, узоры на них становятся похожими на страшных уродов.

Вот когда все получалось: ноги, губы трубочкой, весь под одеялом – в этот момент я чувствовал себя счастливым.

Ну или когда попадался хороший высокий поребрик на улице. Идешь по нему и боишься упасть в кипящую лаву справа, в кипящую лаву слева. Руки, конечно, лучше держать в карманах, так сложнее сохранять равновесие, отчего становится еще страшнее.

Или отломить ветку. Вон ту, что длиннее, гибче, свежее, звонче. Найти полянку с самой высокой травой, забуриться в нее и начать сражение.

Лучше всего представлять в роли врагов монголо-татар. Воздух со свистом разрезает ветка-меч и рубит, рубит уже не траву, а самые натуральные монголо-татарские головы.