Книга Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев

несёт яйца».

После губительных мутаций с алфавитом культурная жизнь стала понемногу оживать. Литература в чём-то зависела от политических режимов, но продолжала существовать даже при самой мрачной тирании. Теперь же и в этой сфере происходили явные перемены к лучшему. Началось издание учебников, переведённых на новый алфавит, выходили первые книги.

ПРИЕЗД РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

За год до намеченного на 1934 год Первого съезда советских писателей в Дагестан приехали писатели из России. Среди самых известных из них были Николай Тихонов, Пётр Павленко и Владимир Луговской.

Сохранилась фотография лета 1933 года, на которой Гамзат Цадаса изображён с приехавшими в Хунзах Тихоновым, Луговским и Павленко. Побывали они и в ауле Цада в доме Гамзата. Расул Гамзатов вспоминал о их приезде, как они беседовали о литературе и читали друг другу стихи.

«Русского языка отец не знал, — писал Расул Гамзатов. — Ему приходилось на арабском же языке читать Чехова, Толстого, Ромена Роллана. Ни о ком из них горцы тогда не имели представления. Больше других писателей отец любил Чехова, особенно понравился ему рассказ “Хамелеон”, и он часто его перечитывал». Но писатели легко находили общий язык, лишь в крайних случаях пользуясь помощью переводчика.

А затем русские писатели начали переводить стихи Цадасы и открыли его русскоязычному читателю, как и других поэтов Дагестана.

Приехали писатели на машине, которая была тогда в диковинку. Дальше, по горам, писатели путешествовали на лошадях. Когда они приехали на родину поэта в аул Цада, это почти совпало с большим событием — Гамзат Цадаса добился, чтобы в аул провели водопровод. Про этот водопровод позже писал Владимир Огнёв, прочитав где-то статью, высмеивавшую водопроводный кран. «Пригласить бы такого “специалиста” по вопросам народности в аул Цада и дать ему двухвёдерный кувшин... Вряд ли он бы стал после этого, вообще, статьи писать».

Гости были очарованы Кавказом, его природой, историей и людьми, изучали быт и культуру горцев, отмечали приметы новой социалистической жизни. С их приездом началась особая глава в дагестанской литературе и литературе о Дагестане. В центральной печати стали выходить стихи, рассказы, повести о Дагестане. Появились переводы дагестанских поэтов.

В очерке «Кавалькада» Николай Тихонов писал:

«Лошадь моя шла шагом, помахивая гривой. В общем звоне стремян, скрипе седел и похрапывании коней явился мне ещё один стих...

Вечерним выстрелам внимаю...

Никаких выстрелов слышно не было. Всё было тихо в этой дружеской долине, всё было мирно, и только эти две строки, как будто прилетевшие из глубины скал или рождённые блеском далёкой реки и одуряющим запахом лугов, звучали в моей голове».

Выстрелы зазвучали позже, в книге Петра Павленко «Шамиль» — о борьбе горцев за свободу и независимость. Его приезд в Дагестан, на родину Шамиля и Хаджи-Мурата, дал возможность воочию увидеть места действия грандиозной исторической драмы, окунуться в атмосферу событий, познакомиться с земляками и даже потомками будущих героев его книги.

Русские писатели стали продолжателями замечательной литературной традиции, заложенной Грибоедовым, Пушкиным, Бестужевым-Марлинским, Лермонтовым, Львом Толстым, которые знали Кавказ не понаслышке, были участниками и очевидцами многого из того, о чём писали в своих произведениях. Кавказ менял всех, кто оказывался в его объятиях, а классики изменили представление российского общества о Кавказе.

«Я вижу Кавказ, — писал Александр Бестужев, — совсем в другом виде, как воображают его себе власти наши». Прекрасная, окутанная чарующими легендами страна, её воинственные жители, их героическое противоборство с северным титаном, смешение языков, рас, религий, политических интересов и человеческих страстей — всё это стало для Бестужева, который взял себе псевдоним Марлинский (фамилия декабриста была под запретом), бурным источником творческого вдохновения.

Он не только писал о Кавказе, одним из первых Бестужев-Марлинский начал переводить поэзию горцев. Поразившую его прощальную песню мюридов он перевёл так:

Плачьте, красавицы, в горном ауле,

Правьте поминки по нас:

Вслед за последнею меткою пулей

Мы покидаем Кавказ.

Эти песни поразили даже взыскательного критика Виссариона Белинского: «Перевод его песен горцев в “Аммалат-Беке” кажется лучше всей повести: в них так много чувства, так много оригинальности, что и Пушкин не постыдился бы назвать их своими».

Кавказские произведения сделали Бестужева-Марлинского популярнейшим писателем. Ими зачитывались все — от сентиментальных девиц до императора. Так зародилось новое романтическое направление в русской литературе.

Официальные царские историографы и генералы предпочитали называть борьбу горцев Кавказа мятежом или бунтом, пытались не придавать событиям их настоящего исторического значения. Однако поэты и писатели отдавали должное справедливой борьбе горцев за свободу, тем более что среди оказавшихся на Кавказе литераторов было много тех, кто сам пострадал от мертвящего самодержавия.

Кавказская тема нашла отражение во многих произведениях русских писателей. Пользовались популярностью рассказы и повести Василия Немировича-Данченко, старшего брата знаменитого режиссёра, основавшего с Константином Станиславским Художественный театр.

«Лермонтов, по моему убеждению, — один из загадочных поэтов мира, умевший выражать невыразимое, — говорил Расул Гамзатов Владимиру Коркину. — Он для меня — олицетворение великой поэтической традиции, глубины общечеловеческой мысли, к которой я стремлюсь. Сказать иначе, я хотел бы видеть мир глазами Пушкина, Лермонтова — поэтов, открывших для меня раньше всех и ярче всех мою родину — Кавказ... Кавказ для Пушкина, Лермонтова и других поэтов являл символ свободолюбия. В то время как царизм стремился завоёвывать, покорять народы, поэзия вопреки этому прославляла мужество горцев, сражающихся за свободу. Назвав Кавказ “царём земли”, Пушкин выразил восхищение его сверкающими вершинами, древнейшей культурой и поэзией, народом».

Гамзатов восхищался гением Пушкина, силой и необъятностью его литературного дара. Но была у него и обида на поэта за строку из «Кавказского пленника» — «Смирись, Кавказ, идёт Ермолов!». Он готов был повторить вслед за Петром Вяземским: «Поэзия — не союзница палачей!»

«Десятки лет и Ермолов, и другие царские генералы, кровавые палачи малых народов, не могли ни огнём, ни мечом покорить Кавказ, — писал Расул Гамзатов. — Нас покорила волшебная поэзия Пушкина, нас пленили ум и талант великого сына России».

Нет, не смирялись и не гнули спины

Ни в те года, ни через сотню лет

Ни горские сыны, ни их вершины

При виде генеральских эполет.

Ни хитроумье бранное, ни сила

Здесь ни при чём. Я утверждать берусь:

Не Русь Ермолова нас покорила,

Кавказ пленила пушкинская Русь[14].

Но тот же Пушкин