Книга 1924 год. Старовер - Виктор Иванович Тюрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Садись.
Мельком отметил, что табурет прикреплен к полу. Сел.
– Имя. Фамилия. Место проживания.
После короткого опроса он спросил меня, каким образом был осуществлен побег.
– Я не знаю. Мы просто ушли.
– Ладно. Это не мое дело. Лучше скажи, чего тебе там не сиделось?
– Это место – сонм неприкаянных, жестокосердных людей. От них у меня вся душа исцарапана и кровоточит. Там царит безнадежная тоска, и душу пронизывает насквозь беспросветность, – с плачущим выражением лица забормотал я. – У меня даже мысли появились о смертоубийстве. Да, грех неизбывный…
– Ай-я-яй! Грех-то какой, – поддразнил меня следователь. – Твой грех, сектант, в том, что ты поднял руку на представителей советской власти! Советская власть не сажает трудовой пролетариат в тюрьму без причины! Раз и навсегда это запомни! А ты – контра! И место таким, как ты, в тюрьме, святоша!
– Не хочу в тюрьму! Не хочу, не хочу, – забубнил я, изображая испуганного и забитого парня.
На лице следователя отразились брезгливость и раздражение.
– Тьфу на тебя, дерьмо ангельское! Говорить с тобой, что воду решетом черпать. Эй! Дежурный! – Дверь открылась, на пороге стоял милиционер. – Давай сюда Сурикова!
Я сидел спиной к двери, сжавшись, и бормотал молитву, когда Суриков зашел в кабинет. Следователь, выходя, бросил негромко, но я услышал:
– Василий, ты с ним помягче.
– Да понял я, понял, – прогудел здоровяк, становясь передо мной.
При виде его я внутренне содрогнулся: у него руки были толщиной, что мои ноги.
– Ну что, поговорим?
У нас с ним, видно, были разные понятия о том, как вести разговор, потому что в его исполнении он начался с удара мне в ухо. К слову сказать, хотя это и было больно, но при этом мне ничего из внутренних органов не повредил, а значит, был неплохим специалистом в своем деле. Я падал с табурета, сжимался в комок и громко хныкал, совсем как маленький ребенок.
Он давал мне полежать на полу ровно столько времени, чтобы выкурить папиросу, потом с гадливостью в глазах поднимал меня, чуть ли не за шиворот и продолжал экзекуцию.
Через полчаса снова пришел следователь. В этот момент я снова лежал на полу и хныкал.
– Ну что?
– Да дерьмо это, а не человек, – с прямотой истинного пролетария высказался Суриков. – Как еще не обосрался, не понимаю.
– Свободен.
Когда дверь за моим мучителем закрылась, следователь сел за стол, потом сказал:
– Подымайся. Он уже ушел.
– Мне больно-о-о. У-у-у!
Сделать страдальческое лицо и стонать мне было несложно, так как палач хорошо знал свое дело. Следователь сидел и смотрел со скучающим лицом, как я, стеная, забрался на табурет, а затем вдруг неожиданно спросил:
– Хочешь пряника?
– Пряник? – я натурально удивился и только сейчас заметил какой-то кулек у него на столе.
– У меня и чай есть. Хочешь чаю? Я сейчас скажу, и нам кипяточка принесут. Ты как?
– Не знаю, – недоверчиво ответил я, уж больно был неожиданным поворот.
– А что так? – следователь улыбнулся щедро, в полный рот. – Я от всей души предлагаю.
Когда разговаривал с Оглоблей, я одновременно пытался понять, что происходит. Мой арест в больничке выглядел, как дешевое представление.
«Теперь и сейчас идет продолжение этого спектакля. В последнем акте мне, скорее всего, скажут, что им от меня надо», – так я думал, глядя на следователя, заодно автоматически прикидывая, что я могу с ним сделать, если мы с ним не найдем общего языка. Даже при моей физической немощи воткнуть ручку в глаз или горло своему палачу не составит труда, затем убить дежурного и завладеть наганом. Вот только что дальше? Думается мне, что я даже до окраины села не доберусь. При такой рекламе, что мне создали, меня просто шлепнут местные жители, тем более что они здесь все охотники. Нет, был бы я в полной силе, такой вариант еще можно было рассмотреть, а так – нет! Именно поэтому я сел со следователем пить чай с пряниками. Слушая его пустой треп о том, как хорошо на свободе и как плохо сидеть в тюрьме, время от времени я менял выражение лица, подыгрывая ему. После того, как я доел последний пряник, он закончил свои убеждения, затем мягко спросил меня:
– Значит, не хочешь в домзак?
– Нет! Лучше умереть! Это преддверье ада! Там правят жестокосердные, нераскаянные грешники, слуги Антихриста! – я придал истерики своему голосу.
Следователь скривился, затем подождал, пока я закончу стенать, после чего сказал мягко и вкрадчиво:
– Знаешь, а я тебе почему-то верю. Вот только даже хорошие люди совершают ошибки, которые им приходится исправлять. А их обязательно надо исправлять! Ты со мной согласен?
– Да. Только человек изначально грешен и по-другому никак не может. Правда, можно покаяться и замолить свой грех или…
– Нет, Иван, нам не это надо. Ты же понимаешь, что нарушил закон, сбежав из тюрьмы. Понимаешь?
– Понимаю, что это большой грех, но я не могу там быть!
– Я знаю, что там… плохо, Ваня. Знаю и то, что ты не такой плохой человек, чтобы тебя там держать. Я верю тебе и хочу помочь. А ты мне веришь?
– Верю!
– Верь мне, Ваня, и у тебя все будет хорошо. Вот только для этого тебе надо будет кое-что для меня сделать. Ты же хочешь стать свободным человеком?
– Хочу! А что надо сделать? – я сделал заинтересованное лицо. – Только ежели надо убивать, то на это согласия своего не даю.
– Нет, ты чего! Никого убивать не надо! Дело, скажем так, не совсем простое, но для тебя труда особого не составит. Просто одному человеку надо записку передать. Тайно передать. Это все.
– Ежели так, то я смогу, – и я посветлел лицом.
Тот посмотрел на меня как на дурачка. Вместо того чтобы засыпать градом вопросов, этот недобитый сектант просто взял и согласился. На лице следователя появилось сомнение: стоит ли вообще связываться с этим придурком?
– Ваня, я же тебе сказал, что не все так просто. Этот человек находится в банде Левши.
– У бандитов? – я сразу изобразил на лице страх.
– Да, у них. Когда ты окажешься у бандитов, то надо незаметно передать ему записку, иначе будет плохо и ему, и тебе. Да ты и сам это должен понимать. Если у тебя все хорошо получится, ты
