Книга Уже мертва - Кэти Райх

– Хорошо. A plus tard. Пока.

– A plus tard, – ответила я с удивлением и облегчением.

Обычно Гэбби треплется по телефону до бесконечности, и чтобы закончить разговор с ней, постоянно приходится выдумывать разные предлоги.

Для нас с Гэбби телефон всегда представлял собой жизненную важность. Образ Гэбби – первое, что возникает в моем воображении при упоминании о телефоне. Наша дружба в аспирантские годы так и началась – с долгих-предолгих разговоров. Для меня они были настоящим спасением от меланхолии, которой в ту пору я страдала. Накормив свою дочку Кэти, искупав ее и уложив спать, я могла часами болтать с Гэбби. Мы делились впечатлениями о новых книгах, занятиях, профессорах, сотоварищах и о разных пустяках. В те сложные времена это было единственной слабостью, в которой мы себе не отказывали.

Несмотря на то что теперь, по прошествии пары десятков лет, нам уже не удавалось общаться столь же часто, наша дружба ничуть не изменилась. Вместе или врозь мы были готовы прийти друг к другу в любой момент – в радости и в беде.

Во времена, когда я состояла в обществе анонимных алкоголиков, когда страсть к спиртному преследовала меня в течение целого дня, а под вечер заставляла дрожать всем телом и обливаться потом, именно Гэбби находилась рядом. Мне, а не кому-нибудь другому Гэбби всегда звонила, переполненная счастьем и надеждами, если в жизни ее появлялась новая любовь. А когда любовь уходила, она набирала мой же номер, одинокая и убитая горем.

Сварив кофе, я перешла с чашкой в гостиную и села за стеклянный столик. Мне все еще представлялась Гэбби. Размышляя о ней, я всегда улыбалась. Гэбби на семинаре аспирантов. Гэбби, копающая яму: красный шарф съехал набок, дреды, выкрашенные хной, смешно подпрыгивают на голове.

Гэбби рано поняла, что с ее баскетбольным ростом ей ни за что не превратиться в писаную красавицу. Она никогда не пыталась стать стройной или загорелой, не сбривала волосы под мышками и на ногах. Гэбби была Гэбби. Габриэль Макаулей из квебекской Трои-Ривьеры. Дочерью француженки и англичанина.

Мы сблизились, учась в аспирантуре. Она ненавидела физическую антропологию и страдала на тех занятиях, которые нравились мне. Я же не любила обожаемые ею этнологические семинары.

Окончив учебу, я поехала в Северную Каролину, а Гэбби вернулась в Квебек. В течение долгих лет мы виделись очень редко, но благодаря телефону остались близкими подругами. Большей частью благодаря Гэбби в 1990 году меня несколько раз приглашали для чтения лекций в Мак-Гилл. В тот период я уже начала сотрудничать с лабораторией судебной медицины, однако неизменно возвращалась в Северную Каролину и продолжала преподавать в университете в Шарлотте. В прошлом же году переехала в Монреаль и с тех пор работаю здесь постоянно. В годы разлуки я сильно скучала по Гэбби и радовалась возобновлению прежних отношений.

Заметив мигающий огонек на автоответчике, я поняла, что перед Гэбби мне звонил еще кто-то.

Не понимая, как я могла не услышать целого сообщения, я прошла к автоответчику и надавила кнопку воспроизведения. Молчание, щелчок. Затем короткий гудок и голос Гэбби. Тот, кто мне позвонил перед ней, не пожелал говорить. Я нажала на перемотку и направилась в спальню собираться на работу.

* * *

Судебно-медицинская лаборатория располагается в здании, известном как КПП или СК, – зависит от лингвистических предпочтений человека. Для англофона это "Квебек провиншиал полис" – полиция провинции Квебек. Для франкофона – "Ля Сюртэ дю Квебек". "Лаборатуар де медисин легаль", подобно судебно-медицинской экспертизе в Штатах, соседствует с "Лаборатуар де сьенс жюдисьяр", центральной криминальной лабораторией провинции. Обе размещаются на шестом этаже и образуют структуру, называемую "Ля дирэксьен де л'экспертиз жюдисьяр" – ДЭЖ, – то есть дирекцию судебной экспертизы. Пятый и три верхних этажа здания занимают тюремные помещения. Подвал – морг и отделение аутопсии. Провинциальная полиция располагается на остальных восьми этажах.

В подобном соседстве есть свои плюсы. Все мы друг у друга под боком. Если, к примеру, мне требуется узнать что-нибудь о волокнах или просмотреть отчеты об анализе образцов почвы, я тут же направляюсь в соответствующее подразделение. Конечно, быть доступным в любой момент – это в то же самое время и минус. Например, следователям или городским детективам, когда они устают от улик и бумажной работы, ничего не стоит для разнообразия заявиться к нам.

Так случилось и в тот день. Клодель ждал у двери моего кабинета с самого утра. Я сразу обратила внимание на небольшой коричневый конверт в руке детектива. Он похлопывал им по ладони другой руки и выглядел весьма недовольным и нервным.

– Я получил стоматологические данные, – произнес Клодель вместо приветствия, показывая конверт с такой важностью, будто намеревался присудить мне премию. – Сам за ними съездил. – Он прочел вслух имя, написанное на задней стороне конверта: – Доктор Нгайен. Его офис в Розмоне. Я освободился бы и раньше, не будь у этого Нгайена столь отвратительная секретарша.

– Кофе? – спросила я, открывая кабинет.

Секретаршу Нгайена я не знала, но сочувствовала ей. Клодель наверняка постарался превратить для нее сегодняшнее утро в настоящую пытку.

Клодель приоткрыл рот, чтобы ответить отказом или согласием, но так и не произнес ни звука, потому что в этот момент из-за угла показался Марк Бержерон. Явно не замечая нас, Марк прошел по коридору мимо нескольких черных офисных дверей и, не дойдя до моей, остановился. Я невольно вспомнила о приемах карате, когда, согнув в колене ногу, он положил на бедро портфель, раскрыл его и, ловко удерживая равновесие, разыскал среди вещей связку ключей.

– Марк? – позвала я.

Вздрогнув, Бержерон одним быстрым движением захлопнул портфель и выпрямился.

– Здорово ты это проделал, – сказала я, сдерживая улыбку.

– Merci, – ответил Марк, оглядывая меня и Клоделя.

Теперь портфель был у него в левой руке. В правой поблескивали ключи.

Марк Бержерон обладал запоминающейся внешностью. Высокий и худощавый, в свои лет пятьдесят восемь – шестьдесят он слегка сутулился, и создавалось такое впечатление, будто ему ежесекундно хотелось защититься от удара в живот. Волосы – корона из белых завитков – красовались на голове только сзади и по бокам. Стекла его очков в тонкой металлической оправе постоянно покрывали пятна и пыль, и Марк всегда щурился, будто старался рассмотреть написанную очень мелким шрифтом сумму скидки на магазинном ценнике. Короче говоря, на судебного дантиста он совсем не походил, скорее напоминал одно из мультяшных творений Тима Бартона.

– Мсье Клодель съездил за стоматологическими данными по делу Ганьон, – сказала я, кивая на детектива.

Клодель в подтверждение моих слов поднял руку с конвертом.

В глазах Бержерона за грязными стеклами очков не промелькнуло ни единой мысли. Он уставился на меня в полной растерянности – одуванчик с пушистой белой головой на тонком длинном стебле. Я поняла, что он не в курсе, о чем идет речь.