Книга Рождественский пирог - Лора Локингтон

что его обладателю не чужды богатство и роскошь. В тот момент, одурманенная водкой, я даже сочла, что голос у него как у Ричарда Бартона. Он осмотрел меня, словно оценивая, готова ли я сыграть с ним в загадочную игру.

— Это ваш натуральный цвет волос? — вдруг спросил он.

Я собралась было соврать, но потом решила, что это ни к чему. Разве найдется в наше время женщина, которая не красит волосы? И отрицательно покачала головой.

— Это хорошо. По-моему, у женщин, которые не красят волосы, очень скудное воображение.

— Да?

И как полная дура я влила в себя остатки коктейля. Попутчик смотрел на меня с удивленной улыбкой.

— Вы всегда пьете залпом?

— Только когда нервничаю, — последовал идиотский ответ.

Он вновь рассмеялся, встал и снял с полки потрепанный кожаный саквояж. Порывшись в нем, вытащил бутылку бренди. Затем щедро плеснул в мой пластмассовый стаканчик, наполнил свой. Пару минут я отнекивалась, а затем согласилась, решив, что просто не стану пить. В мои планы не входило прибыть в гости к Дэйви пьяной в дым. В животе отчетливо заурчало — не то от голода, не то от нервов.

— Ну что, начнем? Для того чтобы сыграть в эту игру, вам придется на несколько часов побороть свое недоверие. Сможете? — насмешливо спросил он, но глаза были серьезны.

Я кивнула, собираясь сказать, что всю свою жизнь только и делаю, что борюсь с недоверием, но передумала и захлопнула рот.

— Итак, мы в транссибирском экспрессе… Вокруг по заснеженным степям рыщут волки. Мы знаем, что нам предстоит провести в пути еще пять дней. В углу висит икона, а в соседнем вагоне великий князь просаживает в карты свое состояние. Мы только что переехали Волгу, и, пока поезд громыхал по мосту, все мужчины стояли, приложив руку к сердцу в знак почтения к великой русской реке…

— Они что, правда так делают? — удивилась я, увлекшись рассказом.

— Конечно. А мне повезло ехать вместе с любимой фавориткой императора. — Легкий поклон в мою сторону. — С красивейшей из женщин.

Он назвал меня красивейшей из женщин! Меня. Красивейшей!

— Она едет без сопровождения, ее единственная охрана — ручная мартышка. Холодные дни тянутся долго… Я предлагаю ей покровительство и защиту. И она принимает их. Мы не можем сопротивляться нашим чувствам и влюбляемся друг в друга…

Влюбляемся? Влюбляемся…

— Но мы знаем, что нам не быть вместе…

Вот черт! А почему это? Почему не быть?

— Потому что русский император никогда нам этого не позволит.

Проклятье. Но с императором я как-нибудь разберусь.

— Мы в отчаянии, наша страсть необъятна, как бескрайние заснеженные просторы за окном…

Мы разом посмотрели в окно, и, хотя я была почти готова увидеть заснеженные степи, нашим взорам предстали только охладительные блоки ядерного реактора. Мы рассмеялись. Я отпила большой глоток бренди и почувствовала, как во мне закипает жизнь, впервые за долгое, очень долгое время. «Может, это от спиртного?» — встряла моя рассудительность. А мое безрассудство велело рассудительности заткнуться и не лезть не в свои дела. Я немного поборолась с собой, но вскоре сдалась. Слишком уж все было прекрасно.

— Пожалуйста, не обращайте внимания на очаровательные ландшафты Суиндона и, прошу вас, продолжайте, мне не терпится узнать, что было дальше.

Я старалась казаться искушенной и безразличной, как будто со мной постоянно происходят подобные вещи. Ага, как же, происходят.

Он наклонился и провел пальцем по моей руке.

— Вы умоляете меня оставить вас, потому что принадлежите императору. Вы знаете, что он убьет меня, если я осмелюсь хотя бы дотронуться до вас.

Его палец поднялся к моему плечу, потом заскользил по шее, ласково погладил щеку. Я подумала, что у меня сейчас, наверное, глаза вылезут из орбит. И постаралась придать своему лицу выражение, более подобающее фаворитке русского царя.

— Но наша любовь слишком сильна, — продолжал он.

В тех местах, где он касался меня, словно пробегали электрические разряды.

— Мы договариваемся встретиться в вагоне великого князя, потому что он лежит в пьяном обмороке на игорном столе. Вы бежите по всему поезду, разыскивая меня. На вас длинный бархатный плащ, вы накинули тяжелый, опушенный соболями капюшон, чтобы укрыться от любопытных глаз…

— Какого цвета? — спросила я.

— Что?

— Плащ, какого он цвета?

— Темно-зеленый, и на свету отливает цветом ваших глаз — зеленым, как волны великой Волги под луной, как самый чистый изумруд в мире…

— Ну ладно, плащ зеленый, что дальше? — спросила я, едва дыша.

— Вы бежите по бесконечному коридору, мимо попов и монахов, которые дымят ладаном. А звезды на черном небе пылают столь же ярко, как ваша любовь ко мне. Наконец вы находите вагон великого князя. Я стою там и жду вас. Вы знаете, что я готов ждать вас вечно, всю жизнь…

Я отменила свое решение не пить и в один глоток опустошила стакан. Поверьте, это было самое восхитительное и невероятное событие в моей жизни. Конечно, если не считать того дня, когда я выиграла фотоаппарат и мою фотографию напечатали в журнале «Джуди», но мне тогда было всего восемь лет, и воспоминание о том дне успело слегка потускнеть.

И еще я была совершенно сбита с толку. Насколько серьезно он это говорит? На что он намекает? Я была так увлечена им и этой его чертовой игрой, что была готова поверить во что угодно.

— Поезд все мчится и мчится. Снег искрится под холодным лунным светом, но в вагоне тепло. Даже жарко. Нас влечет друг к другу, мы знаем, что другого шанса у нас не будет. Скоро царь заявит на вас свои права, а мне придется отправиться на фронт…

Он встал, поставил на стол свой стаканчик, протянул мне руку и поднял меня на ноги.

— Куда мы идем? — спросила я.

Он посмотрел мне в глаза и сказал:

— В вагон великого князя, конечно… Куда же еще?

Глава четвертая

Я не могла сдвинуться с места. Суматоха и стук колес остались где-то далеко-далеко, так что я их едва различала. Стоп! Я верно все поняла? Он что, всерьез предлагает мне пойти с ним и по-быстрому перепихнуться? И где, где, боже ты мой, это делают в поезде? В туалете? А может, я все не так поняла и это какая-то шутка? Может, он всего лишь предлагает прогуляться с ним в вагон-ресторан? Но его горящий взгляд не оставлял сомнений в том, что мои начальные предположения верны. Я стояла в полной растерянности и проклинала себя за то, что не знаю, Как