Книга Археолог: солнечный камень - Алекс Рудин

Христу. Давно это было?

— Двадцать лет тому назад, — ответил Бенедикт.

— А что ты скажешь о пути, который предстоит нам?

Бенедикт снова пожал плечами.

— Городов нам больше не встретится. Только деревушки, в основном — вдоль реки. Если повезёт — найдём ночлег в крестьянских домах. Сожалею, что Вашему преосвященству приходится путешествовать в таких условиях.

Адальберт только усмехнулся, вспомнив степи восточной Венгрии. Там люди жили в войлочных юртах, которые легко разбирать и перевозить на новое место. А питались лошадиным молоком и сырым мясом.

Ох, как туго тогда пришлось Адальберту. Если бы не медный котелок, и не мешок ячменя, который они захватили в дорогу — не выжил бы епископ на одном кислом молоке. А с ячменной кашей и божьей помощью — не только выжил, но и склонил кочевников к христианству.

— Ничего, — ответил Адальберт Бенедикту. — И в крестьянском доме есть место теплу и богу.

Вдоль дороги тянулись кое-как распаханные поля, которые перемежались редкими перелесками. Ближе к вечеру на одном из полей монахи увидели странную картину.

Две женщины — старая и молодая — впряглись в деревянный плуг и тащили его, изо всех сил упираясь босыми ногами в тяжёлую сырую землю. За ручками плуга шли двое подростков. Изо всех сил наваливаясь на рукояти, они старались не дать суковатому лемеху выскочить из борозды. Получалось у подростков плохо — даже вдвоём они не дотягивали до веса взрослого мужчины.

Увидев монахов, женщины бросили плуг и упали на колени. Утирая пот со лба, Адальберт благословил женщин и стал расспрашивать. Оказалось, что их мужики сгинули на последней междоусобной войне, которую князь Болеслав вёл против своей мачехи и сводных братьев. Лошади пропали там же, а сеять надо, иначе ребятишки помрут с голоду. Вот женщины и впряглись в плуг.

— Зерно-то у вас есть? — спросил Адальберт.

Оказалось, что зерно есть. Хватит и на посев, и прокормиться до нового урожая, особенно если мешать ячмень с толчёной сосновой корой.

— Бог милостив, — сказал Адальберт и, взглянув, на темнеющее небо, решил остановиться на ночлег у этих женщин. По крайней мере, с их стороны можно было не опасаться нападения.

Оказалось, что обе семьи ютились в землянках, возле кое-как сложенных дымных очагов. На раскалённых камнях пекли лепёшки из грубо растолчённого зерна — муки не было. До мельницы ехать далеко, и везти зерно не на чем. И платить за помол — тоже нечем.

Молча приняв из рук старухи лепёшку, Адальберт невозмутимо откусил её и поблагодарил хозяйку. А затем велел Бенедикту развязать тюки и достать взятые в дорогу сыр и вяленую рыбу.

После ужина женщины с ребятишками ушли в другую землянку. Адальберту Бенедикт постелил на единственной лавке. Радим улёгся на земляном полу, бросив вытертую волчью шкуру поближе к тёплым камням очага. А сам Бенедикт отправился ночевать на улицу, чтобы лихие люди или волки не оставили путников без лошади.

Ночью Адальберт то и дело просыпался. Его будили холод, храп лошади за тонкой кровлей землянки и собственные беспокойные мысли. Рано утром он поднялся с лавки и вышел на улицу. Вдвоём с Бенедиктом они впрягли лошадь в плуг и молча принялись пахать сырое поле, которое вчера не допахали женщины с ребятишками. Бились почти весь день, а когда закончили, оказалось, что трогаться в путь сегодня уже не имеет смысла. Так монахи снова заночевали в землянке, где с потолка падали на лицо кусочки высохшей сосновой коры.

— Тяжело живёт народ, — сказал Бенедикт, когда на следующее утро они вышли в путь.

Радим вчера тоже не сидел без дела. Пока Адальберт с Бенедиктом пахали, он натаскал бабам хвороста и нарубил дров. Хоть небольшая, а помощь.

— Ну, ничего, — добавил коренастый монах, словно утешая кого-то. — Лето выживут на грибах и ягодах. А там и новый хлеб будет. Только бы обошлось без войны.

Войны боялись все. Война — это сожжённые деревни, вытоптанные поля и убитые или угнанные в рабство мужчины. Война — это голод и болезни, которые беспощадно добивают тех, кому повезло не получить стрелу в грудь или удар саблей.

Так, верста за верстой, деревня за деревней, монахи продвигались в сторону Гданьска.

На въезде в Гданьск им попалась единственная в округе корчма. Эту рыбацкую деревушку князь Болеслав выбрал для строительства берегового укрепления и ещё осенью послал сюда отряд воинов во главе с воеводой. А где укрепления и воины — там, известное дело, и ремесленники. Ведь надо ковать лошадей, выделывать и чинить сбрую, мастерить наконечники для стрел. Вот и сходятся к укреплению мастера со всей округи, надеясь заработать медную, а то и серебряную монету.

Ну, а где мастера и работники — там не обойтись и без корчмы.

Корчма оказалась деревянным двухэтажным зданием. Задней дверью она выходила к реке, куда было очень удобно сливать помои с кухни. Передними окнами корчма смотрела на деревенскую площадь.

На первом этаже был полутёмный, уставленный тяжёлыми столами и лавками питейный зал. На втором — пара комнат для проезжающих. В комнатах стояли дощатые кровати, и даже рукомойники имелись. А хозяин, увидев деньги, пообещал поспешить с ужином и приготовить для духовных гостей рыбу и овощи.

Рыба оказалась мелкой морской салакой, а овощи — нестерпимо кислой передержанной в бочке капустой. Тушение только чуть приглушило кислоту, и Адальберт мрачно подумал, что изжоги не миновать. Они с Радимом сняли одну комнату на двоих, а Бенедикт решил спать в конюшне и присмотреть за лошадью.

Адальберт запивал кислую капусту водой из грубого деревянного кубка и размышлял о предложении Бенедикта. Монах настаивал на том, что им лучше продать лошадь в Гданьске, а самим нанять или купить лодку.

— Двигаться на восток берегом опасно, — говорил Бенедикт. — Я сегодня потолкался на рынке, расспросил людей. Говорят, что места там глухие. Много лихих людей, которые бежали от войны и налогов и теперь промышляют рыбной ловлей. Но и путников мимо себя не пропустят.

— Может быть, здешний воевода даст нам стражников в провожатые? — с надеждой предположил Радим.

Адальберт только покачал головой. Наверняка у воеводы мало людей, и выделять сопровождение епископу он не станет. Тем более, если осведомлён о распре Адальберта с князем Болеславом.

— А кто будет править лодкой? — спросил Адальберт Бенедикта.

— Я уже говорил вам, что в юности был рыбаком. С парусом обращаться умею, да и о здешних берегах кое-кого расспросил. Мы