Книга Сожженные девочки - С. Дж. Тюдор

– Она очень отличается от моей прошлой церкви.

– У нее богатая история.

– Как и у большинства старых церквей.

– Вы слышали о сассекских мучениках?

– Я о них читала.

Она невозмутимо продолжает:

– Шестерых протестантов – мужчин и женщин – схватили и сожгли на костре. Две юные девушки – Абигайль и Мэгги – укрылись в часовне. Но их кто-то выдал. Их поймали и подвергли пыткам, после чего казнили прямо возле часовни.

– Ничего себе история.

– Вы видели кукол из веточек на мемориале?

– Да. Люди делают их в память о мучениках.

Ее глаза заблестели.

– Не совсем. Утверждают, что в часовне обитают призраки Абигайль и Мэгги и являются тем, у кого будут проблемы. Если вы увидите сожженных девочек, вас постигнет какое-то несчастье. Именно поэтому жители деревни начали когда-то делать этих кукол. Тем самым они надеялись отпугнуть мстительных призраков.

Я начинаю ерзать, по-прежнему утопая в диване. Из-за него у меня взмокла нижняя часть спины.

– Что ж, каждой церкви необходима занимательная история о привидениях.

– Вы не верите в привидения?

Я вспоминаю фигуру, которая привиделась мне в часовне. Запах гари.

Всего лишь пальто. Всего лишь воображение.

Я решительно качаю головой:

– Нет. А я очень много времени провела на кладбищах.

Она снова тихо усмехается:

– Преподобный Флетчер был зачарован этой историей. Начал изучать историю нашей деревни. Вот так он и заинтересовался другими девочками.

– Другими девочками?

– Теми, которые исчезли.

– Простите, не поняла.

Я смотрю на нее в растерянности, сбитая с толку шквалом возникших вопросов и внезапной сменой в направлении беседы.

– Мерри и Джой, – продолжает она. – Им было по пятнадцать лет. Лучшие подружки. Бесследно исчезли тридцать лет назад. Полиция решила, что они сбежали. Не все были в этом уверены, но их так и не нашли, так что доказать что-либо было невозможно.

Пот стекает по моей спине.

– Я этого случая не припоминаю.

Она склоняет голову набок.

– Ну, вы и сами тогда были слишком юной. Кроме того, новости в ту пору не показывали круглые сутки, не то что теперь. Да и социальных сетей не было. – Она грустно улыбается. – Люди забывают.

– Но вы не забыли.

– Нет. Вообще-то я одна из последних, кто все же помнит. Дорин, мать Джой, страдает деменцией. А мать и брат Мерри покинули деревню. Почти день в день через год после ее исчезновения. Просто исчезли. Не взяв с собой ничего.

– Что ж, горе иногда толкает людей на странные поступки.

Я ставлю бокал из-под хереса на стол. Он пуст. Пора откланиваться.

– Благодарю за угощение, Джоан, но мне необходимо вернуться к дочери.

И начинаю извлекать себя из глубин дивана.

– Разве вы не хотите узнать о преподобном Флетчере?

– Может быть, в другой…

– Он считал, что знает, что случилось с Мерри и Джой.

Я застываю, сложенная пополам.

– Правда? И что?

– Он отказался мне об этом рассказывать. Но что бы это ни было, это его очень тревожило.

– Вы думаете, он из-за этого покончил с собой?

– Нет.

Ее подернутые молочной дымкой глаза снова поблескивают, и я понимаю две вещи: Джоан оставила пальто в часовне вовсе не случайно и проблем у меня гораздо больше, чем я полагала.

– Я думаю, его из-за этого убили.

Глава 9

Фло заряжает новую пленку в свой фотоаппарат. Ей приятно ощущать вес тяжелого «Никона» в руках. Он служит для нее чем-то вроде щита. Ей тут понадобится новая проявочная комната. Мама что-то говорила о подвале. Еще за домом есть какой-то флигель. Надо будет чуть позже осмотреть и то, и другое.

В их старом доме проявочная комната была ее убежищем. Проявляя фотографии, Фло всегда чувствовала себя спокойно и уверенно. Это было ее личное пространство. Она чувствовала себя там более защищенной, чем в спальне, куда мама все-таки иногда заходила, к тому же почти без стука.

А в проявочную мама никогда не заходила без разрешения, чтобы случайно не испортить фотографии Фло. Болтающаяся на двери табличка «Не входить», видимо, действительно что-то для нее означала. Иногда, когда Фло хотела побыть в одиночестве, она просто вешала эту табличку на дверь и сидела в темноте, ничего не проявляя. Просто пользуясь этой паузой.

Она никогда маме об этом не рассказывала. Она много о чем не рассказывала своей маме. Например, о том, как курила травку дома у Крейга Херона. Или о том, как напилась на одной из вечеринок и позволила Леону залезть к себе в трусики в ванной. Если честно, ни один из них не получил особого удовольствия, но зато это позволило обоим хвастаться тем, что произошло, и не чувствовать себя абсолютными девственниками. Фло практически уверена, что Леон гей, но она не против поддерживать с ним отношения, пока он не будет готов объявить об этом открыто.

Она держит все это в тайне не потому, что ее мама викарий. Она ни о чем ей не рассказывает, потому что она мама и, как бы сильно Фло ее ни любила и как бы близки они ни были, есть вещи, которыми просто невозможно поделиться с мамой.

То, что она викарий, – это просто работа. С точки зрения Фло, такая же, как и любая другая. Мама, подобно социальному работнику или врачу, обсуждает с людьми их проблемы. Организовывает молодежные группы, школьные праздники и утренние чаепития. Она также ходит на встречи с людьми, которые ей не особо нравятся. Единственная разница заключается в том, что у нее есть особая рабочая одежда.

С другой стороны, все носят форму, размышляет Фло, даже в школе. Но, кроме официальной формы, есть еще сумка, которую ты носишь, и туфли – они определяют, кто ты. Богат или беден. Крут или так себе.

Фло рада, что она всегда отличалась от других (ее подруга Кайли окрестила их нонконформистками). Это означало, что Фло не принадлежала ни к одной из группировок. Она не пользовалась популярностью, но и не была предметом насмешек. По большей части ее просто не замечали.

Конечно, у нее были кое-какие проблемы из-за работы ее мамы, но она не обращала на обидчиков внимания, и им это быстро надоело. Лучшая защита – быть неинтересной для задир.

Вот если бы не та маленькая девочка Руби. Мама и ее церковь попали во все газеты. Тогда-то ситуация и начала ухудшаться. Их входную дверь расписали граффити, окна в церкви побили, и кто-то приходил к их дому, обзывая маму по-настоящему гадкими словами.