Книга Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций - Ричард Роуэн

Глава 5

От Византии до Багдада

Слабость власти, династические неурядицы и неустойчивые границы Византийской империи, как ни странно, опровергаются ее тысячелетним существованием. Византия довела до точки исторического насыщения роскошь, предательство и смертоносную политику Востока; но мы можем сделать лишь краткий обзор этих восточных источников влияния, поскольку они проявились, возможно, в самом грозном из всех режимов секретных служб бурного тысячелетия империи.

Императрица-куртизанка Феодора, будучи еще совершенно юной — за несколько лет до восшествия на престол в качестве супруги Юстиниана, — слыла популярной исполнительницей пантомим, которые добавляли непристойный юмор в театральные представления во время антрактов на ипподроме. Предписание запрещало актрисам появляться полностью нагими, и поэтому Феодоре приходилось прикрывать свои прелести «поясом стыдливости», размер которого, по-видимому, произвел глубокое впечатление на современного историка Прокопия. Приобретя этот юношеский опыт в присутствии множества зрителей, Феодора, возвысившись до императорского сана, пришла к убеждению, что никто из ее подданных ничего не должен скрывать. После чего она обнаружила уникальную способность к руководству и манипулированию шпионами.

Секретная служба Феодоры преследовала единственную важную цель — заставить замолчать ее критиканов и скрыть ее прошлое. Доносчики и шпионы императрицы, жены Юстиниана, не должны были интересоваться внешними врагами или внутренними проблемами государства, им вменялось вертеться вокруг тех лиц, которых Феодора определяла как соперников по положению, влиянию или семейному родству, подозревая почти каждого и не щадя ни одного подозреваемого. «Ее многочисленные шпионы наблюдали и ревностно докладывали о каждом действии, слове или взгляде, оскорбительном для их царственной госпожи». Быть обвиненным ими означало арест и фактическое осуждение, как и в случае с государственным шпионажем. По словам одного из ее шпионов, самая влиятельная жертва «будет брошена в ее особые тюрьмы, недоступные для судебного расследования; и ходили слухи, что пытки дыбой или плетью применялись в присутствии самой Феодоры, нечувствительной к мольбам и не ведавшей жалости».

Немало ее «несчастных жертв погибло в глубоких подземельях, в то время как другим, лишившимся конечностей, рассудка или состояния, позволялось появиться на свет живыми памятниками ее мести, которая обычно распространялась и на детей тех, кого она подозревала или калечила. Сенатор или епископ, известие о казни или изгнании которого было объявлено Феодорой, доставлялся к верному посланнику, чье усердие подкреплялось угрозой из ее собственных уст: „Если ты не выполнишь моих приказаний, клянусь Тем, кто живет вечно, что с тебя сдерут кожу“. Подобные жестокие предписания необычайно усиливали рвение и благоговейный страх».

Самым преданным прихвостнем императрицы был префект Петр Барсиамс, и всякий раз, когда ее превосходство, как фаворитки и сильной правой руки Юстиниана, оказывалось под угрозой, Петр с рвением пожарника бросался ликвидировать опасность. Однажды он даже пошел в наступление против знатной царицы, богатой, красивой, образованной вдовы, которая оказалась в бедственном положении, была моложе Феодоры и к тому же блондинкой.

Царица Амаласунта, регентша Италии, была дочерью и наследницей Теодориха Великого, вождя остготов, и племянницей Хлодвига, короля-воина франков. Но, несмотря на свое воинственное происхождение, она оказалась в тяжелом положении, столкнувшись с двумя проблемами — управлением Италией и выживанием в условиях буйных набегов готов. «Окруженная внутренними врагами, она вступила в тайные переговоры с императором Юстинианом», однако этот секрет не долго удавалось скрывать от агентов Феодоры. Получив «заверения в дружеском приеме», несчастная Амаласунта «поместила, как ни странно, в Диррахии, в Эпире, сокровище в сорок тысяч фунтов золота», приготовившись в безопасности удалиться «от варварских интриг в мир и великолепие Константинополя». Но не тут-то было, потому что Феодора сообщила Петру Барсиамсу о предстоящей гостье, двадцати восьми лет отроду. Барсиамс, как и Эдуард Гиббон, возможно, слышал, что «дарования ее ума и личности достигли своей совершенной зрелости», но как агент того, кто всегда готов оспорить «завоевание любого императора», Петр поспешил в Италию. И в тот самый день, когда царица Амаласунта отправилась в морское путешествие в Константинополь, с ней случился припадок, который некоторые летописи описывают как «конвульсии», приведший ее к мучительной смерти еще до наступления ночи. Другие источники утверждают, что она «была задушена в бане» — еще один мучительный метод убийства византийской секретной службы. Какой бы ни была форма ее умерщвления, Юстиниан пригрозил жестокими репрессиями ее предполагаемым убийцам; но кто может сомневаться в том факте, что их главный соучастник лежал рядом с ним в постели?

Страсть, управляющая Феодорой

Наряду с тем, что красота, высокое положение и молодость Амаласунты послужили особым поводом для раздражения, императрица Феодора питала страсть к тому, чтобы вызвать приступы конвульсий у любого соперника, мужчины или женщины, чьи таланты или личные качества привлекали Юстиниана. Иоанн Каппадокийский был известным примером талантливого и алчного чиновника, которого император высоко ценил, а его супруга ненавидела. Он заслужил доверие Юстиниана своим усердным разграблением провинций с двоякой целью — пополнить императорскую казну и свой собственный кошелек. «Хотя его подозревали в колдовстве и языческих суевериях, он казался безразличным к страху Божьему и упрекам человеческим; его честолюбивое благополучие зиждилось на смерти тысяч, нищете миллионов, разорении городов и опустошении провинций». Этот проконсул от «зари до самого обеда трудился, дабы обогатить своего господина и самого себя за счет римского мира; остаток дня проводил в чувственных и непристойных удовольствиях, а тихие ночные часы его прерывались вечным страхом перед правосудием, свершающимся рукой наемного убийцы. Его способности, а может быть и пороки, обеспечили ему длительную дружбу Юстиниана», который возвел его в ранг претора-префекта Востока — должность, столь близкую к престолу и столь идеальную для самовозвеличения, что такое возвышение неизбежно должна была сопровождать непримиримая вражда Феодоры.

У Иоанна Каппадокийского имелись свои шпионы при дворе, и он знал, какая опасность ему грозит. Отравители, лучники и кинжальщики Петра Барсиамса держались от него на безопасном расстоянии, ибо охрана Иоанна сжимала его в объятиях еще крепче, чем «непристойные удовольствия». Массы ненавидели его. Но «их ропот только укреплял резолюции Юстиниана», и в течение десяти лет здоровье Иоанна избегало последствий как от его излишеств, так и от «деспотического правления».

Непоколебимая жизненная хватка префекта, его работа и восхищение Юстиниана ставили в тупик все темные замыслы, и поэтому Феодора с легким опасением перешла от насилия к интригам. Гораздо быстрее было бы заколоть Иоанна или добавить змеиный яд в вино, которое он пил. Однако у императрицы всегда в избытке имелись сообщники и союзники, на которых она могла положиться. Феодора посоветовалась со своей подругой, Антониной, женой Велизария, и заговор, состряпанный обеими знатными дамами, был точно нацелен на нанесение удара Иоанну через его дочь Евфимию. Иоанн, как они знали, обожал свою дочь и был готов выполнить любое ее желание. Один известный прорицатель также сыграл на руку Феодоре, поощряя веру Иоанна в то, что однажды он сам взойдет на императорский трон.