Книга Тито и товарищи - Йоже Пирьевец

В июле и августе 1935 г. Броз с помощью Горкича стал участником VII «всемирного» конгресса Коминтерна. Он являлся делегатом с совещательным голосом, хотя никого из руководства КПЮ это не устраивало. В ответе на вопрос многоязычной анкеты, которую должны были заполнить все делегаты, под каким псевдонимом он работает в партии, он написал два: «Тито» и «Руди». На вопрос, под каким псевдонимом он принимает участие в конгрессе, он ответил: «Вальтер Фридрих». Из тридцати псевдонимов, которыми он пользовался в своей жизни, «Тито» и «Вальтер» были для него самыми значимыми. Он вписал в анкету неверный год рождения – вместо 1892 указал 1893 г. – и немного солгал, записав в графе об образовании: «начальное, частично среднее». Также он погрешил против истины, заявив, что работает «механиком» начиная с 1910 г. По фотографии, которую он сделал для анкеты, видно, что он уже давно не работал по этой специальности, на ней он скорее похож на молодого доцента университета, чем на пролетария[115]. На конгрессе он впервые увидел Сталина, но издалека и мельком. В зале, где проходило заседание, тот появился только один или два раза и сидел за мраморной колонной. «То ты меня видишь, то не видишь», – позднее с усмешкой рассказывал Тито[116].

VII Конгресс Коминтерна имел большое значение, поскольку на нем произошла смена политического курса: Москва приняла решение, что международное рабочее движение должно коренным образом изменить свою тактику, основанную на тезисе, что у коммунистов нет политических друзей – ни социалисты, ни социал-демократы (до конгресса их обзывали «социал-фашистами») ими не являются. Из-за угрозы нацизма, возникшей после прихода Гитлера к власти, руководители СССР пришли к выводу, что не стоит маршировать к светлому будущему без союзников, более того, необходимо искать их везде где возможно, как среди социал-демократов, так и в рядах католических и даже националистических и консервативных партий. Речь шла о политике «народного фронта», которая предусматривала формирование единого блока антифашистских сил. Ожидалось, что он обеспечит безопасность Советского Союза перед лицом гитлеровской угрозы и подготовит условия для второго этапа революции. В этом контексте преобладало убеждение, что в деле защиты родины пролетариата принесет пользу и Югославия, уже не как санитарный кордон вокруг большевизма, а как заслон, выставленный СССР вместе с другими государствами Средней и Юго-Восточной Европы перед Гитлером. Хотя еще на областной конференции в декабре 1934 г. высказывалось мнение, что королевство Карагеоргиевичей необходимо разрушить, КПЮ, конечно, сразу же приняла новую линию. Ее ЦК констатировал, что остается верен принципу самоопределения народов и их права на отделение, но, «учитывая современное международное положение», считает нужным сохранить Югославию. Любые действия в противоположном направлении были бы на пользу фашизму и его военным планам[117]. Политбюро разъяснило эту позицию в письме, адресованном всем руководящим структурам КПЮ, и никто открыто не выразил несогласия. Однако преодолеть настороженное отношение многих «товарищей» к Югославии было совсем не просто[118].

Что касается Вальтера, то во время VII Конгресса возникла конфликтная ситуация. В середине августа встал вопрос, кто станет новым постоянным представителем КПЮ в Исполкоме Коминтерна. Группа делегатов, неожиданно приехавшая в Москву из Югославии, предложила, чтобы эту престижную должность занял Броз, хотя среди членов ЦК у него был наименьший партийный стаж. В партийных верхах произошла жаркая дискуссия, в результате которой все, включая и Горкича, поддержали кандидатуру Вальтера. Однако это был просто маневр. Горкич и его окружение сразу же выразили свой протест Дмитрию Захаровичу Мануильскому, представителю Сталина в Коминтерне, аргументируя его тем, что избрание Броза укрепит «фракционность» в партии. Мануильский, близкий друг Горкича, очень рассердился и не утвердил решения югославской делегации. Он сказал: «Раз вы не выбрали Горкича, единственного из вас, кому Коминтерн доверяет, мы не позволим вам иметь своего члена в Коминтерне, только кандидата; и этим кандидатом будет Горкич. Пусть это послужит вам наказанием»[119]. Это был первый знак, свидетельствовавший о том, что КПЮ не пользуется большим авторитетом в Москве. Позже Тито рассказывал: «Тогда я заметил, что что-то в отношении к нам было неладно. Должно быть, без черта не обошлось. Димитров как-то спросил меня: “Скажи мне, Вальтер, у вас вообще есть партийные организации?” Я ответил, что есть. В ответ он сказал, что получает донесения, из которых можно заключить, что в нашей стране нет партийных организаций. О нашей партии судили по ее руководству в Вене. А в Вене все настолько переругались, что это был настоящий позор»[120].

Конфликт, о котором говорил Вальтер, явился следствием политики, которую пытался проводить Горкич после недавнего конгресса Коминтерна. Он полагал, что в новых, более либеральных условиях, сложившихся в Югославии после убийства короля Александра, было бы целесообразно достичь договоренности с другими оппозиционными силами, которые заявили о себе на выборах в мае 1935 г. и добились на них успеха. Для осуществления этой цели он даже был готов заключить союз с социалистами и создать с ними единый блок. Хотя казалось, что с приходом к власти нового премьера Милана Стоядиновича полицейское давление на левых немного уменьшится и хотя социалисты приняли радикальную программу, открывавшую путь к сотрудничеству между партиями, другие члены ЦК всё же воспротивились политике такого тесного союза[121].

Вальтер тем временем залечивал рану, нанесенную его самолюбию, так что в конце августа и первой половине сентября он сопровождал югославских делегатов в их длительном путешествии по Советскому Союзу. Они осмотрели крупные заводы и колхозы и отправились на Урал. Их разочаровало многое из того, что они увидели. Но они оправдывали всё отсталостью России и огромными трудностями, с которыми она сталкивалась, находясь во враждебном мире. Так же думал и Броз: «Мой революционный долг тогда заключался в том, чтобы не критиковать это и не помогать иностранной пропаганде против этой страны, ведь в то время СССР был единственной страной, где свершилась революция и где было необходимо построить социализм. Я чувствовал сильное внутреннее отторжение того, что видел, но я оправдывал русских коммунистов, полагая, что невозможно быстро всего достичь, хотя с октября 1917 г. прошло уже довольно много времени, более семнадцати лет….»[122]