Книга Четыре жизни Хелен Ламберт - Констанс Сэйерс

– Так и есть, сенатор.

Хиткоут огляделся.

– Барбекю не будет?

– Сожалею. – Я пожала плечами. – У нас нет гриля. Пожарная безопасность, сами понимаете. Мы начнем с нескольких вопросов, а затем отправимся на крышу, где пройдет небольшой мастер-класс по игре в гольф.

Хиткоут взглянул на мое свободное кремовое платье от Нарцисо Родригеса и лабутены цвета слоновой кости. До костюма для гольфа мой наряд явно недотягивал.

– Эм… Хорошо, – протянул он.

Я бросила взгляд на Вирджинию, недовольная тем, что она поставила меня в столь неловкое положение.

Словно по сигналу, Шарлин указала на дверь и лестницу, ведущую к просторному балкону. В тот момент моя ассистентка напоминала модель из игрового телешоу.

– У нас на крыше отличная новая площадка, – щебетала она.

Клифф, политический репортер, который прибыл освещать интервью, за спиной сенатора закатил глаза.

– Превосходно, – отозвался Хиткоут. – Кстати, Хелен, на прошлых выходных я играл в гольф с Бишопом.

– И как? Он победил? – поддразнила я, зная ответ. Хиткоут был лучшим игроком в гольф в Вашингтоне.

– Почти, – усмехнулся он. – Его короткие удары все еще оставляют желать лучшего.

Это был не просто комментарий об игре Бишопа в гольф, и мы оба это знали. Моему бывшему начальнику на следующих выборах грозил серьезный соперник, и хотя на национальной арене он справлялся хорошо, обойти соперников в собственном штате у него зачастую не получалось.

– Его ждут тяжелые выборы. – Я переместила вес с одной ноги на другую. Туфли почему-то стали слишком неудобными. При этом я заметила голубые глаза сенатора – они напомнили мне цветной этюд «Звездной ночи» Ван Гога, который висел в «Ганновере».

– Знаете, хотя я бы с превеликим удовольствием занял это место, – смеясь заметил Хиткоут, – мне бы не хотелось, чтобы это было за счет Бишопа. Он, видите ли, хороший коллега. Надежный.

Мы собрались перед камерой, пока команда настраивала освещение и звук.

– У тебя есть список вопросов? – Вирджиния улыбнулась мне, когда я устроилась в кресле. Ее замечание стало напоминанием, что уклоняться от оговоренного списка я не имела права.

– Безусловно. – Я улыбнулась, демонстрируя записи.

Она плохо разглядела бумагу, иначе увидела бы мои собственные дополнения. Наш видеопродюсер начал отсчет.

К интервью мы приступили с обычных вопросов, в которых журналу «В кадре» не было равных. Как Хиткоут перешел из профессионального гольфа в сенат? Как часто он играл в гольф и где? Откуда возникла страсть к усыновлению и почему он чувствовал, что нужно уделять больше внимания детям старшего возраста? Ответы на вопросы об усыновлении были хорошо отрепетированы, и он не сказал ничего нового. Даже мне наскучила собственная линия допроса.

Я взглянула в записи. Следующий вопрос казался настолько пресным, что я даже не решилась его задать. Нет, я не могла позволить нашему журналу унизиться. Я не могла отпустить сенатора, не узнав хоть что-то стоящее. Я была просто обязана заставить этого человека хотя бы раз задуматься над ответом.

– Итак, – начала я. – Вы не хотите развеять слухи о том, что выдвигаетесь в вице-президенты? Давайте, расскажите нам все. – Я засмеялась, наклонилась и положила ладонь на его руку, избегая взгляда Вирджинии. – Скажите нам. Вы же знаете, чего хотите! – Выбранная формулировка заставила меня взглянуть в собственные записи. Я не планировала использовать подобный тон.

Я ждала умного уклончивого отрицания. В подобных вещах Эйсе Хиткоуту не было равных. В зале стояла тишина. Вскоре Хиткоут заговорил, немного бледнея, как будто спорил сам с собой. Клянусь, я слышала, как он бормотал: «Нет. Прошу. Не делай этого». Голова мужчины качалась взад и вперед. Сцена казалась настолько странной, что даже оператор перевел на меня взгляд. Я видела, как Вирджиния направилась к Хиткоуту, но он остановил ее взмахом руки. Уверена, она подумала, что он выкрутится. Я, конечно, заплачу за свою дерзость, но в тот момент мне было не о чем беспокоиться. Этот мужчина привык отклонять нежелательные вопросы.

Пока мы сидели в полной тишине, я почувствовала: что-то пошло не так.

– Сенатор?

Сначала я решила, что он задыхается, но потом заметила, что он не посинел. Нижняя губа Хиткоута задрожала. Он возился с руками, сжимая одну другой, как какой-то пирожок. Затем он начал бороться с собственным языком, то заговаривая, то вновь смолкая. Его команда подошла ближе. На мгновение я подумала, что у него случился припадок или инсульт. Он взял стакан диетического «Доктора Пеппера», и его рука сильно затряслась. Я попыталась отобрать бутылку, но он меня оттолкнул.

– Да. – Ответ донесся прерывистыми волнами, словно дыхание запыхавшейся собаки. – На прошлой неделе мне поступило предложение, и я согласился. Мы объявим об этом на следующей неделе, а затем отправимся в тур по Югу. – Он пытался остановиться, но, похоже, не сумел сдержать последующую волну слов. – Да, да. Я буду кандидатом. Да. Мне предложили. – Я наблюдала, как Хиткоут приложил руки к загорелому лицу, как будто ощупывал рот, надеясь удержать его на замке. – Но существует опасность, что в общество просочится информация, что моя ассистентка забеременела от меня и я вынудил ее отдать ребенка на усыновление. Они хотят ей заплатить. – Затем он застонал: – О боже. Не знаю, зачем я все это рассказал…

Я что-то пробормотала, не уверенная в собственном ответе. Я понимала, что мне только что вручили историю дня, нет, историю недели! Эти слова приведут к краху карьеры пожилого сенатора, станут последней ее главой. Все в зале затаили дыхание. Оператор посмотрел на меня, не зная, что делать дальше, но красный свет на камере по-прежнему мигал.

– Вот дерьмо, – громко произнес кто-то.

К сенатору бросились сотрудники.

– Прекратите запись, – прохрипела Вирджиния.

Однако непоправимый ущерб политической карьере Эйсы Хиткоута был уже нанесен.

Сенатор смотрел на меня, почти умоляя не задавать вопросов. Он больше не мог говорить.

– Вы в порядке, сенатор? – спросил его законодательный директор.

Спустя несколько секунд потрясенный сотрудник вылетел из комнаты. Вирджиния Сэмсон повернулась ко мне.

– Откуда мне было знать, что он это расскажет? – начала я, готовая защищаться. Записи, которые я держала в ладони, скомкались и намокли от вспотевших рук.

– Учитывая нашу дружбу, ты знаешь, о чем я тебя попрошу. – Вирджиния сняла очки, чтобы я разглядела ее глаза.

После стольких лет службы у нескольких сенаторов на ее пухлом лице остались глубокие морщины. Обычно добрые, сейчас карие глаза Вирджинии наполнились гневом.

– Хелен, ты не можешь выпустить эту запись. Его признание уничтожит все шансы на выдвижение. Партия пойдет против, и ты это прекрасно понимаешь. Это красноречие разрушит его карьеру. И, возможно, брак.