Книга Князь волков - Елизавета Дворецкая

С испуганным криком девушка отскочила назад, бросилась к березке и мигом пропала возле ствола, слилась с ним, спряталась.

Брезь шагнул к березке, но пошатнулся и упал бы, если бы Милава его не подхватила.

– Брате! Милый! Что с тобой? – в испуге кричала Милава, не помня себя. – Куда ты?

– Горлинка! Она пришла! Она вернулась! – бессвязно выкрикивал Брезь и рвался с крыльца, но был так слаб, что даже младшая сестра могла с ним справиться. – Я ее в роще видел! Она и теперь ко мне пришла. Звала меня! Где она? Зачем вы ее прогнали?

– Это берегиня была! – злобно выкрикнула Елова и погрозила березке пучком полыни. – Это берегиня, она тебя заморочила, дурную голову твою, в рощу заманила, испортила! Говорили тебе еще той зимой – женись, женись, благо Моховики другую девку взамен умершей давали. А ты – нет, тебе прежнюю подавай, вот и дождался! Не будет тебе теперь покоя от берегини, не выпустит, пока насмерть не замучает!

Сойдя с крыльца, Елова подошла к березкам и стала сыпать вокруг них свою полынь. Светлые деревца испуганно дрожали, подбирали ветки, словно рвались отойти прочь от злой травы, но не могли.

Брезь затих и устало склонил голову. Милава держала его за плечи и чувствовала, что он весь дрожит. Но и сама она дрожала – ведь она наяву видела Ту, Что Смеется В Березах. Пусть всего один раз – это никому не проходит даром.

– Не знаю, берегиня или кто, – зашептал Брезь. – А только краше ее на всем свете нет. Она как Горлинка совсем, только еще милее. Знать бы, где ее найти, на край света бы пошел! Только ее увидел – так разом и вся хворь прошла. А без нее света мне белого нет. Не жить… Нечем жить без нее.

Рассудок его сейчас был ясен, но силы иссякли. Он понимал, что с ним происходит, но ничего не мог изменить. Его помешательство было сродни самой любви – можно запретить себе и смотреть на любимую, но нельзя запретить думать о ней, а если она несет гибель, то и разлука с ней несет гибель тоже.

Брезь снова поднял голову, оглядел двор, впился глазами в тонкий березовый ствол, как в дверь, захлопнувшуюся за его любимой, и взгляд его в лунном свете ужаснул Милаву – в нем была безумная, смертная тоска. Это ли ее брат, всегда такой веселый, рассудительный, бодрый!

– Брате, милый! – в отчаянии убеждала она Брезя, словно звала того брата, который у нее был и которому, видно, больше не бывать. – Опомнись, это же берегиня! Она тебя заморить хочет, до смерти загонять! Никакая она не Горлинка, морок один! Забудь ее, не думай, совсем пропадешь! Как же мы без тебя будем!

Она говорила, почти плача, но сама понимала, что говорить бесполезно. Он пропадет, ее любимый, ее единственный родной брат, от любви к берегине не излечиваются!

Брезь не слушал ее, а все смотрел и смотрел в березку тоскующим взглядом, и мысли его были не здесь. Род, семья, даже она, Милава, для него не существовали. В любви, как перед лицом Надвечного Мира, человек всегда один.

– А ты ступай прочь! – с неожиданной злобой накинулась на девушку Елова, как будто Милава была во всем виновата. – Не смей к нему подходить!

Она взмахнула веткой полыни над головой Милавы, словно хотела ударить; Милава невольно пригнулась, охнула и бросилась в избу. Сердце ее громко билось, казалось – вот-вот оторвется, а на глазах вскипали слезы от волнения и обиды. Почему Елова так злится на нее? Она же не виновата в несчастье брата, она его любит и хочет ему помочь!

Всхлипывая, Милава улеглась на свое место и сжалась в комочек. Ее била дрожь, она думала, что до утра не уснет. Но, едва сомкнув мокрые от слез ресницы, она будто провалилась в прорубь – в черный сон без сновидений.

Елова оттащила обессиленного Брезя назад в пустую клеть, уложила и сама села рядом на пол. Этой ночью берегиня больше не придет, не посмеет.

На другое утро Спорина проснулась раньше всех, и сразу на нее накинулась вчерашняя тревога: что с братом? Мысли о любомеле не давали ей покоя и мучили чувством вины. Говорят же: не играй с чарами, не шути с ворожбой! Злая трава отомстила: вместо простой девушки приворожила Брезя к берегине! Спорина еще вчера сожгла ненавистное растение, но тонкий запах продолжал преследовать ее, как уколы совести. Так и казалось, что вот-вот кто-то узнает, догадается, что это она во всем виновата. Может быть, сам Брезь скажет: блаженные часто видят то, что здравому рассудку недоступно, а испорченные в бреду называют имя того, кто навел на них порчу.

Спорина поднялась, натянула верхнюю рубаху, безжалостно раздергала косу костяным гребнем. Еловы в избе не было, и Спорина хотела скорее пойти поискать ее, посмотреть, как там Брезь.

Милава спала на своей лавке, как камушек на речном дне, даже не сопела. Луч света через отволоченное окошко падал прямо на ее голову, и Спорина вдруг заметила, проходя, на волосах сестры два прицепившихся березовых листочка. Спорина остановилась, настороженно оглядела сестру. Куда она выходила утром? Листочки были едва раскрывшиеся, клейкие, тоненькие и нежные, как крыло бабочки. Со вчерашнего дня они уже засохли бы, значит, сорваны уже сегодня, вот только что…

Спорина протянула руку, подцепила пальцами листочки и хотела снять, но они не поддались. Она дернула сильнее, а Милава вдруг охнула и резко села на лавке, глядя на сестру туманными со сна, испуганными глазами.

– Ты чего? – хрипло воскликнула она и схватилась за волосы там, где были листочки.

– Ты куда с утра ходила? – требовательно спросила Спорина.

– Никуда, – недоуменно ответила Милава и медленно разжала руку.

– А это что? – Спорина ткнула в листочки.

– Что?

Милава склонила растрепанную голову, посмотрела на косу на плече, дернула листочки и вдруг тихо вскрикнула. В крике ее были боль и удивление. Спорина склонилась к ее плечу, в свете из окошка рассматривая листочки, и вдруг охнула, отшатнулась назад, вцепилась в мешочек с оберегом на груди.

Березовые листочки не зацепились за волосы Милавы, они там росли.

Спорина хотела закричать, но сама зажала себе рот. Обрывки мыслей бешеным табуном проносились в голове. Милаву отметил Лес, она тронутая, как Брезь; но если так, то ее, Спорины, свадьба отложится на совсем непонятные времена. Надо молчать, молчать, может быть, она успеет уйти из рода раньше, чем все выяснится. Спорине хотелось закрыть глаза на все эти беды и убежать от них в род Боровиков, где все так спокойно и благополучно, каженников не бывало от веку, где люди живут в согласии друг с другом, с Лесом, с Небом, с чурами.

– Спрячь! – всполошенно прошипела она Милаве, нервно оглядываясь на дверь. – Убери как-нибудь!

Она схватила из ларца ножницы, но тут же бросила их назад: и бородавку неумеючи срежешь – помрешь, а тут…

– Скорее! Причешись!

Спорина схватила свой гребень, торопливо распустила косу Милавы, стала расчесывать, неосторожно дергая волосы, заплела сестре косу и постаралась получше запрятать листочки под волосами, чтобы их совсем не было видно. Милава, испуганная и растерянная, позволила сестре делать все, что та хочет. Она ничего не понимала, но была полна впечатлениями прошедшей ночи. Они помнились ей ясно и отчетливо, Милава знала, что это не сон, и листочки в волосах были тому подтверждением. Насмешливая берегиня оставила ей память о себе. А может быть, намекнула: не пытайся отнять у меня то, что я взяла. Иначе я возьму и тебя.