Книга Министерство справедливости - Лев Гурский

Хозяин кабинета сделал паузу и веско закончил фразу:

— …хочу, чтобы вы продолжили у нас работу своего брата.

Глава седьмая

Отлично помню день, когда мой братец мне капитально врезал — первый и, как оказалось, последний раз. Мне было семь, а этому коню длинноволосому восемнадцать. Он уже закончил первый курс физмата, носил настоящие американские джинсы и желтый самодельный перстень с черепушкой. А еще Левка трясся, как ненормальный, над своей коллекцией пластинок, которые он у кого-то в своем институте то ли покупал, то ли выменивал. В тот день я, честное слово, не сделал его любимому диску ничего такого: не уронил, не разбил, даже не порвал бумажный конверт, где четверо парней в костюмах друг за другом переходили улицу. Я лишь чуть-чуть, ну самую малость, помял уголок.

Но брату хватило и этого. «Ты — насекомое! — орал он в приступе ярости. — Ты — мелкий вредитель! Я за этих новеньких «Битлов» полторы стипендии грохнул, а ты им весь товарный вид попортил! Имей в виду, гаденыш, если в следующий раз подойдешь к моим дискам ближе, чем на метр, я не знаю, что с тобой сделаю! Я тебя мордой в унитаз макну, понял? Я тебе зубы пересчитаю, понял?» После чего этот балбес, распалившись, ударил меня по щеке. Вряд ли он собирался бить всерьез — все же садистом Левка не был. Скорее, он хотел влепить мне легкую предупредительную оплеуху. Однако перстень повел себя самостоятельно и прочертил на моей левой щеке глубокую борозду — под самым глазом.

Брызнула кровь. Я завизжал так громко, что даже сам Левка испугался. «Постой, Ромик, не вопи, дай гляну», — засуетился он вокруг меня, пытаясь оценить размер нанесенного ущерба, а я вырывался у него из рук, продолжая истошно визжать. При этом, я помню отчетливо, мне было не больно и не страшно, а как-то очень странно. Что-то медленно ворочалось у меня внутри головы, словно бы пришли в движение массивные бабушкины весы, на которых она взвешивала дачные яблоки и огурцы: сперва тяжело качнулась левая чаша, затем правая, и наконец они, чуть поколебавшись, замерли в неподвижности. И в ту же секунду под потолком взорвалась лампочка — с бомбовым грохотом и тучей осколков по всей комнате. Меня ничем не задело, а вот Левка, охнув, схватился за левую щеку.

Десять минут спустя, уже промокнув кровь и собрав с пола осколки, мы оба стояли у зеркала: я, шкет, и он, здоровяк. И у каждого из нас под левым глазом было по глубокой царапине в виде полумесяца. Я тогда еще ничего не понимал, но Левка, думаю, к тому времени знал уже многое. «Ты, Ромик, сегодня мог оставить меня без глаза», — задумчиво сказал он, рассматривая наши отражения. «Чего ты, Левк, это не я, это же лампочка, она сама!» — пискнул я. Брат, казалось, меня не услышал. «Хотя нет, исключено, — продолжил он, — твой же глаз цел, значит, и мой не пострадал бы. Поздравляю тебя с фамильным приобретением, брателло. Кары отменяются. Но ты все равно не смей прикасаться к моим дискам, усек?» Внутренне ликуя, я буркнул: «Больно мне надо!» Почему-то я догадался, что по неведомой причине братец уже никогда не отлупит меня. Щелчки по носу, щипки, обидные словечки — это будет, но ничего больше. Правда, и я тоже не мог делать Левке крупных подлянок. Между нами установился молчаливый договор о ненападении…

— …чтобы вы продолжили работу брата, — торжественно повторил Юрий Борисович.

— То есть в вашем департаменте? — уточнил я, пытаясь выиграть время. — И почему я?

— Ой, только не надо вот этого кокетства! — нахмурился Юрий Борисович. — Мы знаем о ваших способностях, и вы знаете, что мы знаем, и мы знаем, что вы знаете, что мы знаем. У вас с братом одинаковые гены. То, что умел делать он, умеете и вы.

— Ладно, допустим, гены у нас общие, — согласился я. — Но люди мы разные. Это вам тоже, надеюсь, известно. Почему вы решили, что я вот так просто возьму и соглашусь?

Похоже, у шефа маленького, но гордого департамента ответ был припасен заранее.

— Есть четыре причины… — С этими словами он вновь стал загибать пальцы. — Во-первых, вы можете согласиться из интереса. Такой необычной работы у вас не было и, кроме нас, никто вам ее не предложит. Во-вторых, идея справедливости по-человечески вам очень близка… да, Роман Ильич, да, мы нашли в университетской библиотеке вашу дипломную работу по повести «Дубровский». Лихо вы там разделали классика. А ведь у нас какой-нибудь Запорожский — на три порядка страшней, чем Троекуров у Пушкина… В-третьих, вам совсем не нравилась бывшая власть, из которой происходят все наши клиенты. Ну и четвертый фактор, простите за прозу, — деньги. Вы давно без работы, накоплений нет. Жизнь в психиатрической клинике затрат не требует, но нельзя же прятаться там вечно. А здесь вы получаете три «эс»: статус, страховку, соцпакет. И, прежде всего, зарплату.

— С этого места, пожалуйста, детальнее, — попросил я. — Всегда мечтал узнать, сколько отстегивают в Минфине, в Центробанке и на фабрике Гознака. Зарплата, поди, огромная?

— Умеренная, — нехотя признался мой собеседник. — В центральном офисе платят почти на порядок больше, чем у нас. Так что «роллс-ройс» и виллу на Багамах с наших денег не купите. Мы, Роман Ильич, слишком маленький винтик Минфина. Попросим прибавки — привлечем внимание больших департаментов, а нам это ни к чему. Единственное, что я гарантирую, — хорошие командировочные. Ездить придется много. Наши клиенты скрываются черт-те где, но многих уже вычислили. Задача вашей команды — спланировать каждый эпизод…

Уловив мой вопросительный взгляд, Юрий Борисович добавил:

— Это тоже Лев Ильич придумал. Я ведь сперва хотел называть задания по-киношному, миссиями, но брат ваш, скажу начистоту, мою идею отверг. «Из нас двоих, — говорит, — я еще меньше похож на Тома Круза, чем вы». Ну и утвердили его вариант. У него было искрометное чувство юмора… Хотя вам-то я зачем объясняю? Вы его с детства знали…

Я изобразил в ответ подобие улыбки. Вам, Юрий Борисович, подумал я, очень сильно повезло, что ваше детство прошло вдали от Левки. А вот я его искрометности нахлебался вдоволь. Нет, иногда у братца и вправду кое-что получалось смешно. Помню, для туалета в нашей квартире в час пик он выбрал словечко «крюйт-камера». После выхода в наш прокат популярного фантастического фильма бабушкину дачу он называл исключительно Ангаром 18. С легкой руки брата злую тетку Дину Георгиевну, строчившую кляузы, весь дом дразнил Дикой собакой Динго, а к дворовому драчуну, который стрелял сигареты даже у взрослых парней, — прицепилась кличка Беспризорро. Для меня у Левки была припасена целая куча словечек. Когда он пребывал в благодушном настроении, то звал меня Ромуальд и Ромштекс. Но если, на беду, Левке попадала под хвост вожжа, мне даже имени не доставалось: я был у него клоп истории или человек-пук, или кот в пальто, или заусенец — кличка, мне особенно ненавистная.

— Обычно так и бывало: один клиент — одна командировка — один эпизод, — продолжал тем временем Юрий Борисович. — Но в Канберре оказалось сразу два подопечных, в разных концах города, надо было как-то совмещать. Один, бывший федеральный министр…

— Эй, погодите! — прервал я его. В число недостатков шефа секретного ведомства, пусть даже бывшего физика, не может входить болтливость. — Я не дал согласия, а вы мне уже рассказываете о подробностях вашей работы. С чего бы это? А вдруг я выйду отсюда и обо всём растрезвоню? Или в случае несогласия меня живым отсюда не выпустят?