Книга Лед Бомбея - Лесли Форбс

– Но это может быть и политическое самоубийство в знак протеста против чего-то.

– Да, конечно, вначале он убивает себя, а его приспешники сидят вокруг и ждут, пока не наступит трупное окоченение, после чего суют ему плакат, так получается? Интересная теория.

– Я не специалист в убийствах, самоубийствах, членовредительстве и прочих подобных удовольствиях, – возразил Рэм. – Ну, просвети меня насчет того, когда наступает трупное окоченение.

– Зависит от температуры окружающей среды, от погоды. Никогда невозможно сказать наверняка. Один остряк-профессор заметил как-то, что если у трупа нет явных признаков окоченения, это значит, что человек мертв либо менее шести часов, либо более сорока восьми. Но самое интересное здесь – сломанные суставы. Эта деталь свидетельствует о том, что хиджра был убит где-то еще, а сюда перенесли тело и здесь придали ему соответствующую позу. Но зачем же выставлять его таким странным способом?

– Может быть, они хотели кого-то предупредить? Тогда и плакат находит объяснение.

Я уже почти четыре недели не видела евнуха и прокаженного.

Рэм добрался до конца файла.

– Мой двоюродный брат прислал еще и записку лично для меня.

Он указал на экран.

«Наиболее частые причины смертей в результате несчастных случаев в Индии: гибель в поножовщине, повешение, сожжение, смерть от побоев. Сутенеры и их помощники редко сами опускаются до убийства взбунтовавшейся проститутки. Чаще всего они решают эту проблему, плеснув ей в лицо кислоту, тем самым навеки изуродовав несчастную. После этого проститутку вышвыривают на улицу, где она уже практически не способна ничего заработать своим ремеслом. Если преступников и арестовывают, чаще всего их вскоре отпускают (предварительно, естественно, определенное количество рупий переходит из кармана в карман), или же они таинственным образом сбегают из тюрьмы».

– Он довольно озлоблен, – заметил Рэм. – После окончания университета не захотел участвовать в карьерной гонке, а это совершенно необходимо, если хочешь чего-то достичь в индийской полиции. Поэтому и застрял на очень низкой ступени служебной лестницы. Он работал в Дели во время убийства Индиры Ганди. Многие из его коллег-полицейских принимали участие в грабежах и насилии после теракта. Мой двоюродный брат составил соответствующее донесение по этому вопросу, и оно настолько испортило его репутацию на службе, что он вынужден был поспешно уехать в Бомбей. Поэтому-то он совсем не прочь навредить системе.

Я снова взглянула на экран.

"Несколько слов о других, на мой взгляд, достаточно важных моментах. Индийцы редко топятся. Большинство индийцев – даже рыбаки – боятся воды и не умеют плавать. Наиболее частые и характерные самоубийства – смерти вдов. Молодые женщины, овдовев, сжигают себя или погибают, засунув голову в печь, не в силах вынести издевательства и унижения в семье покойного мужа. Наиболее распространенные причины смерти хиджры: кровотечение, травма или инфекция, вызванные непрофессионально проведенной кастрацией, или убийство неудовлетворенным клиентом.

В том случае, если насильно кастрируют мальчика, чтобы сделать из него проститутку-хиджру, мафия хиджра или кто-то другой, кто наживается на проституции, может заставить его молчать под угрозой смерти. Полиция редко вмешивается во все эти дела, так как самое большее, в чем они могут обвинить преступников, – это «похищение и причинение серьезных увечий с помощью острого орудия».

ПО ИНДИЙСКИМ ЗАКОНАМ КАСТРАЦИЯ НЕ СЧИТАЕТСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ".

– И даже кастрация с политическими намерениями? – усмехнулся Рэм. – Неудивительно, что следователь по особо важным делам пытается это дело прикрыть. Замазывает свои позорные пятна. Ох, сколько рупий сейчас порхает по этажам уголовной полиции!

Я встала из-за стола, потянулась и подошла к окну. Шестью этажами ниже располагалась череда домишек, сделанных из старых железных кроватей и пластиковых пакетов. В отверстии, которое, по всей видимости, служило дверью, сидел на клочке газеты совершенно голый ребенок, не замечая прохожих, спокойно перешагивающих через него, словно через выброшенную кем-то ненужную вещь.

В Лондоне я живу в большой светлой комнате на самом верху безликой башни, чем-то похожей на эту. Второй по высоте жилой дом в Европе, квартирная плата в нем почти такая же низкая, как и художественный вкус его обитателей, судя по граффити на стенах.

Впрочем, я выбрала его вовсе не из-за низкой квартирной платы. Все свои денежные сбережения я трачу на старые индийские миниатюры с изображением муссона, картинки, чем-то напоминающие сценическую декорацию для воображаемых входов и выходов в какой-то значительно более обширный мир. «Бесконечные богатства в маленькой комнате» – так художник Ходжкин назвал свою коллекцию. Крошечная рама заключает в себе обширные пространства и целые эпосы.

Итак, отнюдь не низкая квартирная плата привязывает меня к моему небоскребу, а простая мечта, что когда-нибудь, когда над Лондоном рассеется смог, когда ветер разгонит облака, когда автобус № 19 придет наконец вовремя, передо мной откроются бесконечно широкие горизонты. Бывшие жильцы моей квартиры сказали мне, что из окон хорошо видно море. Море... дорога к освобождению. Бывают дни, когда их святая ложь спасает меня от окончательного решения выброситься в одно из этих окон.

Я отошла от окна студии Рэма и увидела, что он напряженно листает компьютерные страницы. В Лондоне Рэм работал звукорежиссером и был настоящим гением в своей профессии; он обладал чувством ритма эстрадного чечеточника и нюхом бульварного журналиста. Для меня так и осталась неразрешимой загадка, что заставило его вернуться сюда, на землю предков.

Впервые мы встретились на Би-би-си. Как-то зайдя к нему в его крошечную студию, я спросила о длине тех обрывков звукозаписывающей пленки, которые он прикреплял к стене. Он называл их «музеем пауз», набором всевозможных вариаций на тему тишины, от мгновения нерешительности двойного агента в радиотриллере до целых двух минут молчания в День поминовения.

– Две минуты живой тишины, – сказал он.

С помощью магической техники, заполнявшей его студию, Рэм перевел эти мгновения тишины в образы разноцветных графиков на экране монитора.

– Словно художник, рисующий звуком и решивший обменять малярную кисть на кисточку из соболиного волоса, – сказал он мне тогда.

Я послушала пленку, сделанную им в шутку для друзей, на которой телевизионный рекламный ролик был смонтирован с выступлением консервативного политика: «Наша политика – это... густая-густая пена. Голосуйте за консерваторов, мы отмоем все порочащие факты, не оставив ни пятнышка правды». Самое интересное то, что в этом монтаже не было заметно никаких стыков. На том этапе своей карьеры Рэм, как мне кажется, способен был наполнить хичкоковскими нюансами беседу о расписании поездов.

– Почему ты решил переехать сюда, Рэм?

Он оторвался от экрана компьютера, и с его лица исчезло прежнее напряжение.