Книга Ревизор 2.0 - Геннадий Марченко

– Чего господа желают? – спросил он, угодливо улыбаясь посетителю. – Вот, только вчера привезли курагу, она ещё хранит тепло солнца Эллады. Да вы попробуйте!

Копытман выудил из предложенного холщового мешочка сушёный абрикос и не без удовольствия принялся его жевать. Курага показалась ему даже вкуснее той, что он пробовал в своём времени, хотя выглядела довольно невзрачно – была не оранжевого, а тёмно-коричневого цвета. Важно покивав, спросил, сколько стоит, и велел завесить с фунт. Получив в руки кулёк из вощёной бумаги, сунул лавочнику рупь, пока же тот отсчитывал сдачи семьдесят копеек, попросил на оставшуюся сдачу с рубля насыпать очищенного от скорлупы грецкого ореха. Довольный грек насыпал даже с походом и с улыбкой проводил посетителей до двери своей небольшой лавчонки.

В центре N-ска размещался самый большой в городе Благовещенский собор, перед которым располагалась главная торговая площадь города. Долго ехали вдоль церковной ограды, возле которой обитали калеки и попрошайки самых разных мастей. Копытман расслышал, как один сидевший на доске безногий, задрав кверху редкую бороду, высоким речитативом вещал в адрес проходившего мимо купчины с семейством:

– Подайте Христа ради участнику турецкой кампании! Век Господа молить за вас буду, не обидьте калеку, проливавшего кровь за царя и Отечество.

Купчина смилостивился, кинул ему в картуз мелкую монету, едва успев спасти свою руку от благодарного лобызания. Осип, размашисто перекрестившись на купола, поддел сбавивших шаг гнедых кнутом, умудрившись хлестнуть одновременно по двум крупам.

Затем виды сменились, проехали вход в городской сад, представлявший собой две чугунные колонны с соответствующей вывеской над ними, обрамлённой по краям литыми херувимами.

– А что, голубчик, долго ли ещё ехать к дому судьи? – поинтересовался Пётр Иванович после очередного ухаба.

– Почитай что приехали, вашбродь, – ответил немногословный кучер, не поворачивая головы.

И впрямь, вскоре показался двухэтажный дом уездного судьи, представлявший собой образчик архитектуры в стиле ампир. Ландо остановилось у парадного подъезда, и в этот момент из дверей, словно поджидаючи, вышел господин лет около шестидесяти, с седыми бакенбардами и прозорливым взглядом серых глаз. Рядом с ним, чуть позади, скромницей стояла Елизавета Кузьминична. На этот раз в другом, не менее нарядном платье, но с меньшим количеством пудры на лице, отчего показалась инспектору даже более молодой и приятной на вид. Пожалуй, ей чуть за двадцать, не более того. Но что более всего поразило Петра Ивановича – на правой руке девицы красовался брегет, хитро прикреплённый к изящному запястью синей шёлковой лентой.

– Польщён, весьма польщён вашим вниманием, сударь, – вывел гостя из ступора хозяин дома и тут же представился: – Имею честь, уездный судья Кузьма Аникеевич Мухин.

– Весьма рад знакомству, – пожал протянутую руку инспектор и, стянув с головы шапокляк, сложил его и передал подошедшему слуге. – Копытин Пётр Иванович, чиновник особых дел из Петербурга. Дочь ваша, Елизавета Кузьминична, вам уже обо мне, видимо, рассказывала…

– А как же-с, рассказывала, и о беде вашей рассказывала, моё глубочайшее сожаление. Уверен, военный наряд уже послан, хотя, признаюсь честно, надежды на успех предприятия не так много. Этих нехристей мы уже второй год пытаемся изловить, но всё без толку. Налетят, дело своё мерзопакостное сделают – и как в воду… Что ж мы стоим, проходите в дом, скоро обед будет готов.

Парадная лестница судейского дома, ведущая на второй этаж, была выстлана бордового цвета дорожкой. Хозяин препроводил гостя в курительную комнату, где с разрешения последнего набил трубку и запалил табак, всасывая через длинный чубук дым и затем выпуская его в потолок. На столике меж ними стояли чашки с горячим кофе и тарелка с бисквитными печеньями. Одно Пётр Иванович взял, надкусил и по достоинству оценил его нежнейший вкус.

– А вот от меня небольшой презент, думаю, вам и вашей дочери понравится.

Копытман наконец избавился от двух бумажных пакетов, которые торчали из его карманов, и Мухин не без удовольствия распробовал курагу и орехи.

Лизонька отсутствовала, видно не позволяя себе вмешиваться в мужские разговоры. Она и впрямь не имела доступа в эту комнату, где, бывало, её папенька встречал гостей и вёл с ними деловые беседы или просто уединялся с трубкой. Привычку курить трубку с длинным чубуком Мухин приобрёл в ходе французской кампании, когда служил адъютантом генерал-лейтенанта Тучкова[2]. Последний, к слову, будучи тяжело ранен у деревни Утицы, после долгих мучений отдал Богу душу практически на руках Кузьмы Аникеевича.

Спустя три года после победы над Бонапартом Мухин вышел в отставку, вернувшись в родной N-ск, где ему устроили судебную должность, а вскоре он женился на дочери помещика Калинина. При первых же родах, Лизы, её мать скончалась. Кузьма Аникеевич так более и не женился, всю свою любовь направив на единственную дочь. Однако он был в меру как любящим, так и строгим родителем. Следует также сказать, что Мухин слыл патриотом своей Отчизны и на увлечения дочери парижскими модами смотрел без одобрения. Но лишний раз не одёргивал, надеясь, что с возрастом она поумнеет и перестанет попусту восторгаться заграницей.

Как бы там ни было, сейчас дочь его уединилась с вязаньем, а беседа меж тем судьёй велась вроде бы и ни о чём, но Копытман чувствовал, что более это походило на скрытый допрос.

– Так вы, сударь, говорите, что и деньги, и документы все достались грабителям? – ещё раз переспросил судья, выпустив дым теперь через нос.

– Так и есть, Кузьма Аникеевич, остался гол как сокол, хорошо хоть, голову унести удалось.

– А как выглядели те грабители, не припомните?

– Дайте-ка минутку…

Пётр Иванович наморщил лоб, делая вид, что пытается вспомнить внешность грабителей.

– Беда в том, что все они нижнюю часть лица прикрывали тёмными платками, под которыми всё же угадывались бороды. Голоса грубые, хотя в одном можно было угадать главного – остальные его слушались. И говорил тот более благородно, выглядел повыше и статнее остальных, пистоль имел побогаче, к тому же и одежонка на нём была поприличнее, хотя как по мне – все они были выряжены в лохмотья, не исключено, с целью не выдать себя, – выдумывал на ходу Копытман.

– Повыше, говорите, да постатнее? – задумчиво повторил судья, зажмурив глаза. – Кто бы это мог быть, хотелось мне знать… Других-то свидетелей всё равно нет, прежние жертвы грабителей были убиты, а над путешественницами женского полу перед тем, как лишить их жизни, негодяи надругались. А как же вам, сударь, удалось вырваться из лап преступников?