Книга Очень страшно и немного стыдно - Жужа Д.

Она помолчала, но совсем без грусти.

– Я привезла ему лекарство. Сейчас он уже в порядке.

– Тогда, может быть, он останется?

– Нет, мы поедем домой. Я уже говорила с его компанией, я все уладила. Я рада, что он сможет побыть дома, – он очень любит наш дом.

Она встает, чтобы уйти. Я провожаю ее до лифта, но дальше не иду. Я не хочу им мешать. Возвращаюсь к себе. Раскладываю по папкам бухгалтерские отчеты. Звонит телефон, это Холден. Рассказываю ему про дела. Он прерывает меня на середине:

– Ты когда-нибудь была маленькой девочкой? Или ты уже не помнишь?

– Не помню.

– Напрасно.

Молчу.

– Ну хорошо. Тогда до завтра.

– До завтра.

Отключаюсь. В том-то и дело, что помню. Слишком хорошо помню. Мне исполнилось пять. За руку меня держит старшая сестра. Я стою и смотрю исподлобья на мать.

– Папа придет?

– Папы нет. Папа умер.

– Я знаю.

Выдергиваю ладонь из кулака сестры, разворачиваюсь и спокойно ухожу в свою комнату.

– Бесчувственная. – Это мать говорит обо мне.

На следующий вечер я опять стою на кухне и смотрю на мать.

– Где папа?

– Его нет.

– Где он?

– Он умер.

– Что это значит?

– Его душа покинула тело.

– А где это тело?

– Закопали.

– Закопали? Куда?

– В землю.

– Так, значит, оно просто в земле?

– Да.

– Тогда его нужно откопать.

– Что?

– Откопать и принести сюда. И положить здесь. Пусть он будет с нами. Я тогда смогу с ним разговаривать и его гладить. И он опять будет с нами.

– Но это невозможно.

– Ты должна его откопать. Откопать и принести сюда. Зачем он там лежит в этой земле? Пусть он будет здесь. С нами. Так будет хорошо. Как ты не понимаешь? Почему ты его отдала? Отдала закопать в землю.

– Потому что все так делают.

– Ну и пусть все так делают! А мы не будем! Он должен быть здесь, с нами! Поняла? Ты поняла?

Дальше я срываюсь на крик, захлебываюсь слезами, продолжаю кричать все это в воздух, закинув голову назад, скривив рот.

– Ты отдала его в землю? Зачем? Зачем? Заче-е-е-е-ем?

С этого дня мне все время снилась эта земля. Земля, где лежит он. Страшная земля. Я слишком хорошо все это помню. Это повторялось много-много месяцев. Один и тот же диалог. Каждый день. И она не выдержала. Моя мать. Она продержалась столько, сколько могла. И в конце концов, конечно же, не выдержала. Сердце. Но это случилось позже. Я хотела спасти одного и затолкала в могилу другого.

Наконец день закончился. Проверяю, какие номера свободны. Блокирую пятьсот тридцать первый. Система просит заполнить поле “Причина”. Пишу “Нерабочее состояние унитаза”. Система гостиницы предусматривает блокировку номеров, чтобы администраторы не могли заселить в неисправный номер клиентов по ошибке, поэтому блокированные номера никогда не появляются как готовые для размещения. Это гарантия, что моя комната будет пустовать до утра, пока не заступит на работу техник. Он получает список номеров с неисправностями. Каждый вечер я проделываю одно и то же. Ищу свободный номер и блокирую его под предлогом той или иной неисправности. Подозрений это никаких не вызывает, гостиница – большой дом, который постоянно требует мелкого ремонта, и каждый божий день по той или иной причине блокируются номера – одним больше, одним меньше. Если свободных номеров нет, использую комнаты, уже заблокированные по тем или иным причинам, – только проверяю, чтобы там не отключили воду или отопление. Я проделываю это уже пять лет. Пять гребаных лет.

Пятьсот тридцать первый прямо у пожарной лестницы. Беру свою сумку – иду туда. На пороге снимаю туфли. Жаль, что не разрешено носить обувь на плоской подошве. Прохожу в ванную, раздеваюсь. Действительно, еще похудела. Когда вдыхаю, сильно видны ребра. Надо больше есть. Сложно, но иначе никак. Вот это ручное полотенце я завтра утром запихаю в унитаз. Не очень глубоко, но чтобы его не было видно. Только бы не забыть. Это будет причиной блокировки номера. Пристраиваю костюм на вешалку, чищу его щеткой. Готовлю все необходимое на утро. Проверяю замок, закрываю дверь еще и на цепочку. Ставлю будильник телефона на семь утра. Достаю со дна сумки металлическую коробку для завтраков с Бэтменом на крышке, открываю ключом, что висит на шее, вынимаю жгут. Протираю спиртом место укола. Перематываю предплечье, несколько раз сжимаю в кулак пальцы и разжимаю. Посреди уродливого синяка выгибается бугорок вены. Оттуда же, из Бэтмена, достаю шприц, снимаю с него колпачок, легко давлю на поршень – на самом острие иглы вырастает малюсенький шарик, – ввожу иглу в вену и толчками выдавливаю содержимое шприца в кровь. Бросаю пустой шприц в коробку, ложусь и закрываю глаза.

Тело наполняется светом. Сначала ничего не происходит, просто уходит раздражение. Потом появляется скачущая рябь и постепенно слипается в движущиеся пятна.

Появляются озеро и кусты. Каждый куст – идеальный шар из глянцевой листвы и зрелых бутонов. Над ними вьются крупнокрылые бабочки. Все так многоцветно, что не сразу замечаю во всем этом странность. Приглядываюсь внимательнее – небо в облаках там, где должна быть вода, а вода – в небе, и в ней искажаются бабочки. Почему небо не проливается вниз, а облака не летят вверх? Мне нужно торопиться – меня ждут. Мама, папа, сестра. Мне нельзя терять время. Нужно только понять, куда идти.

Останавливаюсь у заросшей виноградом беседки. Заглядываю внутрь. В ней мужчина, но не отец. Вижу голову. Он читает, но что – не разобрать, обложки не видно. Неслышно шевелит губами. Приподнимаюсь на цыпочки и вижу шрифт – готический, острый, книга на немецком языке, похоже, детская. По краю страницы цветочная вязь. Тонкий стебель вьюна оплетает заглавные буквы, цепляется за них усами-пружинками, бутоны открывают розовые пасти. Человек старается читать дальше, покачиваясь взад-вперед в ритме слов. Похож на священика, у которого на проповеди наверняка спят мужчины и балуются дети. Палец его ползет под строчкой, чтобы по ошибке не перескочить на другую.

Только собираюсь идти дальше, как один из цветков приподнимает головку над страницей, и, покачиваясь, к пальцу читающего мужчины вытягивается зеленый ус. Вот он единожды обернулся вокруг, выпустил листок и тут же прижался к следующему. Новый росток схватился за руку, быстро потянулся, сплелся с соседями и замкнул запястье плотным кольцом. Все увеличиваясь в размерах, качаясь из стороны в сторону, из книги поднимаются новые плети, затягиваются на локтях, прорастают сквозь одежды, наливаются соком, проворными языками обвивают пуговицы, прорастают сквозь петли, добираются до шеи, оплетают и ее. Голос мужчины слабеет, слышно, как он дышит, а потом хрипит. Лицо его краснеет, надувается, он хватает губами воздух, дергает руками, но они плотно примотаны к подлокотникам кресла, человек пытается кричать, зеленая лавина врывается в его рот, и крик умирает, захлебнувшись. На висках вздуваются вены, и в кресле уже трясется зеленый кокон. Вьюны тянут дрожащие побеги в мою сторону, и я бегу по глиняной дороге дальше. Я не могу помочь, меня ждет семья. И ждет уже давно.