Книга Царственная блудница - Елена Арсеньева

– Ну, это еще может ничего и незначить, – проворчала Хлоп-Баба. – Мало ли что... пирушка, к примеру,а то и еще что-нибудь...

– Ага, пирушка! – хохотнулаШувалова. – Такая же пирушка, каким он на пленерах с молодыми красавчикамипредавался, отчего вся рожа-то его прыщами пошла!

Елизавета чистоплотно передернула плечами.Воспоминания о прыщах, которыми и впрямь пошла рожа пажа кубков, мгновенновышибли из ее памяти ностальгию о тех днях и месяцах, когда царица считала его лицокрасивейшим явлением природы.

– И то! – сказала брезгливо. –Однако бес с ним, с Никиткою. Давайте дальше одеваться.

В эту самую минуту Михаил ИлларионовичВоронцов снова нетерпеливо ворохнул дверь, однако Анна Карловна успелауспокаивающе кивнуть: мол, потерпи! Наверное, скоро...

Имение Лизино, вблизи Санкт-Петербурга

1755 год

– Вы меня, чертово дитя, заморитьрешили? – Очень красивый молодой человек в простой рубахе, кавалерийскихлосинах и мягкой калабрийской шляпе натянул поводья и осадил вороного коня,нервно перебиравшего ногами и норовисто воротившего точеную голову. –Смотрите, Нуар счастью своему не верит, что остановился наконец: весь в мыле.

– Может быть, конь и устал, однако вы, сударь,свежохоньки, – ответил ему второй всадник, гораздо моложе первого, так жеодетый и сидевший на серой – мышастой – кобылке, столь легконогой и стройной,что, казалось, мощный Нуар должен был обойти ее играючи, нисколечко ненапрягаясь. Однако почему-то не обошел.

– Похоже, я сделал ошибку, когда поспешилрасстаться с Мышкой, – первый всадник оценивающе окинул взглядом кобылку.

– Вы жалеете о своей щедрости? – так иощетинился его спутник. – Коли так, заберите Мышку назад, мне-то для васничего не жалко!

– Ох вы и хитрюга! – усмехнулсякрасавец. – Умудрились придать моим словам такой смысл, какого я в них ине вкладывал, да еще и заставили меня почувствовать себя скаредом. Это все вашаанглийская кровь сказывается. Мы-то, русские, вообще не склонны этак игратьсловами.

– Английской крови во мне всего лишьчетвертинка, – возразил второй всадник. – Как известно, отец мойнаполовину француз, наполовину англичанин. Русской все же больше! Поэтому,сударь, прошу не острить по поводу моего происхождения, ежели вы желаете, чтобымы и впредь оставались в дружеских отношениях.

– Вы мне, что ли, угрожаете? –ухмыльнулся красавец, снисходительно поглядывая из-под нависших полей шляпы.

– Да нет, только предупреждаю, сударь мойНикита Афанасьевич, – отозвался его молодой спутник.

– Я, видите ли, не привык, чтоб со мной этакимтоном позволяло себе разговаривать какое-то дитя, пусть даже и состоящее сомной в родстве! – В голосе Никиты Афанасьевича зазвучала угроза. –Предупреждает, смотрите-ка! Знает, что уйдет безнаказанно, не стану же я скаким-то чайлд-анфаном [2]неоперившимся по-мужски беседовать!

– Ну так он с вами побеседует! –Покраснев от обиды, юнец соскользнул с седла и встал в позицию, как если бы унего в руках была шпага или рапира. Впрочем, он немедля спохватился, что рукиего пусты, и замер с растерянным выражением лица.

– Ага! – с издевкой хохотнул красавецНикита Афанасьевич, неторопливо покидая седло. – Только железками испособны пыряться французики-желтопузики. А врукопашную? Тычки да кулачки –этому вас ваши английские предки не удосужились обучить?

Он откровенно задирал своего спутника, вызывалего на пикировку, и тот подыгрывал весьма охотно. Трудно было поверить, что егообида и вспыльчивость притворны.

– Не извольте беспокоиться! – прошипелюнец. – The boxing – this is our national english sport!

И он очертя голову кинулся на НикитуАфанасьевича, который легко отражал запальчивые замахи и несильные удары.

Юнец пытался обрести хладнокровие. Онухитрился скинуть шляпу и отбросил со лба влажные темно-русые кудри. Они былиперехвачены сзади черной бархоткой и образовали некое подобие лошадиногохвоста, так как были очень пышны и своевольны.

Никита Афанасьевич тоже скинул шляпу. Сосвоими соломенными волосами, которые также были завязаны бархоткой, он гораздобольше походил на хладнокровного английского лорда, занятого boxing’ом, чемразгоряченный, девически стройный и длинноногий юнец.

Сторонний наблюдатель, коли таковой сыскалсябы, приглядевшись, мог убедиться, что Никита Афанасьевич своего противникаочень щадит. Его крепкие кулаки держали того на расстоянии, однако не причинялиникакого вреда. Но столь грозны были замахи, что юнец невольно отшатывался,бесился от своей трусости, краснел, снова очертя голову кидался в наступление –и вновь оказывался отброшен метким предупредительным замахом.

По лицу было видно, что он уже не на шуткуразозлен, забыл, что это игра, и, удайся ему задеть противника, ни в коемслучае его не пощадит.

– Ну что, Афоня, довольно? – спросилнаконец Никита Афанасьевич весело, причем даже не запыхавшись.

Ожидая ответа, он невольно открылся для удара,и юнец, при своем иноземном происхождении носивший столь сугубо русское имя, непреминул этим воспользоваться. Он выбросил кулак вперед с такой силой, чтоНикита Афанасьевич непременно был бы задет, когда б не умудрился увернуться впоследнее мгновение. Однако Афоня не смог сохранить равновесие и налетел наНикиту Афанасьевича всем телом. Тот покачнулся, но удержал юнца, поймав его вобъятия. Они непременно устояли бы, если бы Афоня не подпрыгнул, обхвативпротивника руками и ногами. Никита Афанасьевич качнулся, у него еще оставаласьнадежда не упасть... Однако следующее действие Афони было таковым, что у когоугодно ноги подкосились бы.

Русоволосый парнишка пылко впился в губыНикиты Афанасьевича!

Тот был настолько ошеломлен – а кто не был быошеломлен на его месте?! – что несколько мгновений оставался нем ибезгласен, а также не оказывал никакого сопротивления внезапно обрушившимся нанего ласкам. А Афоня не только не унимался, но даже исполнялся новым пылом. Ужене только губы его терзали губы Никиты Афанасьевича, но и руки то тискали, тооглаживали плечи красавца, норовили взъерошить волосы...

Правда, длилось сие недолго. НикитаАфанасьевич очухался от ошеломления и самым натуральным образом отшвырнул отсебя ошалелого юнца.

– Да вы спятили, Афоня?! – вскричал он стаким пылом и такой яростью, что стало ясно: любовная атака не доставила ему нималейшей приятности, а возмутила до глубины души. – Что вы себепозволяете?! Какая чертова муха вас укусила?!