Книга Планета битв - Сергей Волков

– Матушка Мария, не покинь! – взвыл машинист, кидаясь за лопатой. Быстро перекрестившись, он присоединился к кочегарам и принялся споро кидать в топку крошево сланца.

Монгол встал у соседней амбразуры, высунул наружу ствол винтовки и прицелился.

– Клим-сечен, на всех патронов не хватит!

Елисеев невесело усмехнулся:

– Да ты оптимист.

– Я Цендорж Табын! – с достоинством ответил ординарец, щуря левый глаз.

Нападавшие гнали прыгунов во весь опор. Расстояние между ними и паровозом неумолимо сокращалось. В топке ревело пламя, едкий дым заполнял кабину, колокольно звенели клапана. Клим вытер со лба выступивший пот – становилось жарко. «Иблис» набрал ход, и его начало «качать» – верный признак того, что они шли со скоростью не менее шестидесяти километров в час.

– Ох, если не взлетим, то сковырнемся! – приговаривал машинист, зажмурившись, но все кидал и кидал в огненную пасть топки лопату за лопатой. Кочегары не отставали, и вскоре стало ясно – нужно стравить пар, иначе паровоз и впрямь сойдет с меднодорожного полотна.

– Шабашьте! – крикнул Елисеев паровозной бригаде и поймал в прорезь прицела вырвавшегося вперед всадника. По пояс голый, с арбалетом в правой руке, он гнал своего скакуна огромными прыжками. Между ними теперь было не более ста метров. Клим ясно видел оскаленный рот, выпученные глаза и странный рисунок на блестящей от пота груди – не то круг, не то колесо.

– Ну, понеслась душа в рай! – пробормотал он и плавно потянул спуск. Винтовка бухнула, ударив стрелка в плечо, звонкая гильза заскакала по полу, рядом завертелась волчком вторая – это практически одновременно с Елисеевым сделал свой первый выстрел и Цендорж. К гари, заполнившей кабину, примешался кислый запах пороха.

Всадник с кругом на груди вылетел из седла и канул в высокотравье.

– Минус раз! – прошипел Клим, выбирая новую цель.

Лишившийся седока прыгун опустился на четыре лапы, по инерции пробежал еще несколько метров и остановился, равнодушно отвернув ушастую голову. Рядом, перелетев через шею своего скакуна, рухнул на землю убитый монголом человек.

– Уже два! – откликнулся Цендорж, зловеще улыбаясь.

Со свистом и улюлюканьем прыгуньи всадники приближались. Счет пошел на секунды. В воздухе уже засвистели первые болты, пока еще пущенные на удачу, для устрашения врага. Клим успел выстрелить трижды, но вышиб из седел лишь двоих. Цендорж оказался более умелым стрелком и его общий счет равнялся пяти, при шести потраченных патронах.

Кочегары, отдышавшись, коротко переговорили на пушту и выволокли из-под наваленных в углу кабины ящиков два черных пружинных самострела, явно трофейных – такие ладили сибиряки Прохора Лапина. Один встал у последней свободной амбразуры, другой полез на тендер.

– Куда, дурак! – рявкнул Клим, но кочегар и ухом не повел. Вскоре в грохот винтовочных выстрелов вплелись резкие хлопки самострелов. Машинист, следя за дорогой через узкий продух, изредка кидал тревожные взгляды на стрелков, но ничего не говорил и не спрашивал – когда идет бой, хуже нет ляпнуть чего-нибудь под руку.

Клим перезарядил винтовку и досадливо поморщился. Они ссадили уже не менее полутора десятков всадников, но это, похоже, лишь разозлило нападавших. Стало совсем плохо – прыгуны налетчиков поравнялись с паровозом, но не стали лезть под колеса дышащего огнем и дымом чудовища, а развернулись широкой лавой, одновременно в упор разрядив свои арбалеты. Клим еле успел отшатнуться от амбразуры и сбить с ног Цендоржа. Несколько болтов влетело внутрь кабины, застряв в куче сланца. Выронив самострел, со стоном осел кочегар – ему пробило плечо. Из двери, ведущей в тендер, вывалился второй афганец и упал лицом вниз. Из его спины торчали окровавленные оголовки стрел. Следом влетел рубчатый шар гранаты с горящим запалом. Цендорж проворно подхватил ее и вышвырнул через верхний люк.

Еще одну гранату нападавшие бросили под колеса, но «Иблис» не подкачал, ловко отфутболив смертоносный бронзовый мяч широкой юбкой коукетчера.

Искаженные, злые лица всадников мелькали за амбразурами. Наступил решающий момент – враги начали штурм паровоза. Клим стиснул зубы, дернул затвор и перещелкнул вороненый флажок на автоматическую стрельбу. У него осталось два магазина. Цендорж, припав на одно колено в дверях тендера, стрелял в тех, кому удалось забраться на высокие борта. Елисеев вжал приклад винтовки в плечо и выпустил длиннющую очередь прямо в оскаленные морды прыгунов, мчавшихся совсем рядом. В ответ хлестанул арбалетный залп. Быстро перезарядив винтовку, Клим вновь расстрелял весь магазин за одно нажатие на спусковой крючок.

Всадники смешались. Несколько сраженных пулями прыгунов полетели под лапы своих сородичей и возникла давка. Люди вылетали из седел, страшно хрипели умирающие скакуны. Цендорж застрелил последнего из забравшихся на тендер, и паровоз вырвался из западни, оставив врага позади. Клим отстегнул пустой магазин, пошарил в подсумке и усмехнулся – там перекатывались два «крайних» патрона.

Машинист, перевязав кочегара, вновь взялся за лопату, но перед этим дернул рычаг гудка и степь огласил торжествующий протяжный свист – победа! «Иблис» уходил на восток…

* * *

После боя человек всегда впадает в странный ступор. Казалось бы, еще несколько минут назад ты стрелял, рубил, бил, с бешено колотящимся сердцем пытался опередить противника, прицелиться и выстрелить первым. Адреналин бушевал в твоем организме, превращая тебя из мирного обывателя в самую совершенную во Вселенной боевую машину. Но вот прозвучал последний выстрел, чиркнул по бронзовой заклепке последний арбалетный болт, сорвалось с губ последнее ругательство – и наступила тишина. Нет, по-прежнему клокотал в паровозном котле пар, гудело пламя, грохотали колеса, но все равно наступила тишина. Особенная, внутренняя тишина. Ее слышат только вышедшие из боя. Победители. Уцелевшие. Те, кому повезло.

Клим сидел прямо на грязном полу, тупо глядя перед собой. Цендорж, оттащив убитого афганца в угол, принялся помогать машинисту, но лопатой монгол орудовал неумело и вяло. Второй кочегар, лежавший тут же, время от времени, постанывая, отпивал глоток воды из носика кувшина, подвешенного к потолку кабины.

На душе у Клима было пусто. Мысли ползли медленно, словно старинные пузатые корабли, какие-нибудь величественные и надменные броненосцы времен Цусимы. И ясно, отчетливо стоял перед глазами человек, подавший сигнал к атаке. Кто он? Почему где-то глубоко в подсознании у Клима зиждется твердая уверенность – он знает этого предводителя прыгуньих всадников. Знает, но никак не может вспомнить.

Потом ему вдруг стало страшно. Нет, не за свою жизнь, жизнь Клима Елисеева, человека свободного и одинокого, а за жизнь мужа и будущего отца Клима Елисеева. Что стало бы с его семьей, если сегодня чей-нибудь остро отточенный арбалетный болт пробил бы ему горло? И что ожидало бы колонистов, всех людей на планете, если бы он погиб и, следовательно, не сумел бы осуществить порученное ему дело? Впервые ощутив такой страх, Клим мгновенно покрылся холодным потом и почувствовал озноб несмотря на то, что в кабине стояла удушливая жара.