Книга Мертвый и живой - Дин Кунц

«Заключенные – неправильное слово, – мысленно одернул себя Рипли, – неправильное слово и свидетельство бунтарских мыслей. Подопытные – это слово подходит куда как лучше. В изоляторах номер один и три подопытных не было».

– Свободный Уэрнер. Уэрнер свободный, свободный.

Когда зажужжали сервомоторы и защелкали запорные механизмы, выводя штифты из гнезд в дверных рамах, трансформированный Уэрнер повернулся на звук и склонил жуткую голову, словно размышлял, а зачем Рипли это сделал.

Засвидетельствовав невероятную быстроту, с которой Свободный Уэрнер прыгнул на Дюшена, быстрее, чем бросалась на жертву змея, Рипли пытался найти способ выиграть время, отвлечь мутировавшего начальника службы безопасности. И решил, что единственная надежда – вовлечь его в разговор.

– Тот еще выдался денек, так?

Свободный Уэрнер продолжал смотреть в сторону жужжащих сервомоторов.

– Прошлым вечером, – Рипли предпринял вторую попытку, – Винсент сказал мне: «День в «Руках милосердия» может тянуться, как год, который проводишь с зажатыми в тисках яйцами, не имея права отключить боль».

Щупики вокруг рта Уэрнера подрагивали при мягком шуршании, которое издавали сорок восемь выходящих из гнезд штифтов.

– Разумеется, – продолжил Рипли, – мне пришлось доложить Отцу о таком отношении к делу. Сейчас Винсент висит головой вниз в контейнере перепрограммирования, с катетером в пенисе, шлангом для сбора твердых отходов в прямой кишке и с двумя дырками в черепе, в которые вставлены электроды.

Наконец-то штыри вышли из гнезд, и две стальные крышки, ведущие в переходные отсеки, начали открываться. Вот тут Свободный Уэрнер вновь посмотрел на Рипли.

– Конечно же, я как главный заместитель Пасечника по лаборатории… то есть мистера Гелиоса, предпочитаю находиться в «Руках милосердия», а не где-то еще. Здесь рождается будущее, отсюда начинается Миллионолетний Рейх.

Произнося эти слова, Рипли тянулся к переключателям на пульте управления. С тем чтобы только что открывшиеся двери начали закрываться. Он намеревался проскочить в один из переходных отсеков до того, как дверь закроется, в надежде, что Свободный Уэрнер не успеет последовать за ним. Только так он и мог спастись.

Будучи начальником службы безопасности, Уэрнер знал, как работает пульт управления. Но генетический хаос, который Пасечник назвал «глобальной трансформацией на клеточном уровне», наверняка изменил его мозг так же, как и тело. Потеряв умственные способности или память, а может, и первое, и второе, Свободный Уэрнер мог уже и не сообразить, как открыть наружную дверь переходного отсека, и не сумел бы добраться до Рипли.

– Не трогай переключатели, – приказал Свободный Уэрнер клокочущим, шипящим голосом.

Глава 12

Едва разминувшись со смертью в образе «Мерседеса» на залитых дождем улицах города, которому вскорости предстояло выдержать атаку обезумевших машин смерти Виктора Франкенштейна, Карсон О’Коннор захотела съесть пубой[6]с поджаренной красной рыбой, приготовленный в «Акадиане».

«Акадиана» нигде не рекламировалась. Вывеска – и та отсутствовала. Местные жители туристам об этом заведении не рассказывали. Из страха, что популярность разрушит сложившуюся там особую атмосферу, местные не очень-то делились сведениями об «Акадиане» и с местными. И если человек все-таки находил «Акадиану», значит, он относился к людям с особым складом души, которые и захаживали туда.

– Мы уже пообедали, – напомнил ей Майкл.

– Допустим, ты – в камере смертников, ешь последний раз, знаешь, что после десерта тебя посадят на электрический стул, но вдруг тебе говорят, что казнь откладывается на время, достаточное для того, чтобы второй раз съесть последнюю трапезу… и ты скажешь «нет»?

– Я не думаю, что тот обед – наша последняя трапеза.

– А я думаю, что очень может быть.

– Может быть, – признал он, – но, вероятно, нет. А кроме того, Девкалион велел нам кружить по улицам поблизости от «Рук милосердия», пока он не позвонит.

– Я возьму с собой мобильник.

«Акадиана» обходилась без автомобильной стоянки. И припарковаться рядом не представлялось возможным, потому что путь к ней вел через темный проулок. Оставить там автомобиль решались только копы.

– С такой машиной нам придется парковаться за квартал. И что будет, если мы вернемся, а ее уже кто-то украл?

– Только идиот захочет украсть эту рухлядь.

– Империя Гелиоса разваливается, Карсон.

– Империя Франкенштейна.

– Никак не могу заставить себя произнести эту фамилию. В любом случае она разваливается, и мы должны быть наготове.

– Я недоспала и умираю от голода. Поспать мне не удастся, но уж съесть пубой я могу. Послушай, меня можно показывать по телевизору как пример того, до чего доводит женщину дефицит белка, – она свернула в проулок. – Я припаркуюсь здесь.

– Если ты припаркуешься в проулке, мне придется остаться в машине.

– Хорошо, оставайся в машине, мы поедим в машине, мы когда-нибудь поженимся в машине, мы будем жить в машине с четырьмя детьми, а когда последний из них уедет в колледж, мы наконец-то избавимся от этой гребаной машины и купим дом.

– Ты, я вижу, немного нервничаешь.

– Я очень нервничаю, – она выключила фары, но не двигатель. Оставила включенными подфарники. – И безумно голодна.

С обеих сторон Майкла, прикладом вверх, стояли помповики «Городской снайпер» с укороченными до четырнадцати дюймов стволами.

Тем не менее из кобуры, которая висела под пиджаком спортивного покроя, он достал пистолет «Дезерт игл», заряженный патронами калибра «ноль пять магнум»: такая пуля могла остановить гризли, в дурном настроении бродящего по улицам Нового Орлеана.

– Хорошо, – кивнул он.

Карсон вышла из автомобиля, держа правую руку под курткой на рукоятке такого же пистолета «Дезерт игл», кобура с которым висела на ее левом бедре.

Все это оружие они приобрели нелегально, но Виктор Гелиос являл собой экстраординарную угрозу для нее и ее напарника. И они полагали, что лучше потерять жетон детектива, чем голову, сорванную с плеч бездушными прислужниками безумного ученого.

За всю ее полицейскую карьеру слова «бездушные прислужники» ни разу не приходили на ум, тогда как другие два слова – «безумный ученый» – в последние несколько дней стали расхожим выражением.

Она поспешила сквозь дождь к двери под светящейся табличкой с надписью «22 ПРИХОДА».

Шеф-повар, он же и владелец «Акадианы», прилагал все силы для того, чтобы о его заведении знало как можно меньше народу. На территории той части Луизианы, которая называлась Акадиана, находились двадцать два прихода. И если этого не знать, создавалось впечатление, что дверь эта – в какую-то религиозную организацию.