Книга Тайное венчание - Барбара Картленд

* * *

— Готово, мама.

Леди Уолтем, лежащая в постели, приоткрыла глаза.

— Наконец-то, дорогая! — произнесла она едва слышно.

За время болезни леди Уолтем исхудала так, что кожа её казалась прозрачной. Однако ни измождённое лицо, ни огромные круги под глазами не могли скрыть её былой красоты.

Вернита, её дочь, также исхудавшая и измученная, но все же прекрасная сияющей красотой юности, подняла только что законченное неглиже и показала матери.

Неглиже из тончайшего индийского муслина было украшено ручной вышивкой и оторочено по краям розовой лентой из того же материала. Грудь и рукава его были отделаны кружевами.

Какой насмешкой казалась эта прелестная дорогая вещица в нищенской чердачной комнате с некрашеным деревянным полом и голыми окнами!

— Чудесно, милая, — прошептала леди Уолтем. — Надеюсь, на этот-то раз тебе заплатят!

— Мама, я подумала, — ответила Вернита, — и решила, что отнесу её не в «Мезон Кларе», а самой принцессе Боргезе.

— Что тебе взбрело в голову? Не делай этого ни в коем случае! — От волнения леди Уолтем заговорила тише: — Это опасно! И потом, до сих пор мы имели дело только с «Мезон Кларе».

— Эти торгаши нас обманывают, — горько ответила девушка. — Платят нам жалкие гроши, а остальное, что получают от покупателя, кладут себе в карман.

— У нас нет выбора. Без них мы умрём с голоду, — ответила леди Уолтем.

— Мы так и так умрём с голоду, если нам не начнут платить больше, — ответила Вернита.

Она говорила «нам», хотя мать вот уже несколько месяцев была не в силах работать, и девушке все приходилось делать самой.

Леди Уолтем слабела с каждым днём, но Вернита не осмеливалась послать за доктором. Да и чем мог помочь врач? Девушка догадывалась, что не какая-то конкретная болезнь, а голод и отчаяние медленно сводят мать в могилу.

Удивительно, что они сумели протянуть так долго. Истратив все деньги и продав всё, что имело какую-то ценность, мать и дочь начали зарабатывать себе на жизнь шитьём. Прошло почти два с тех пор, как они «ушли в подполье». Два года назад, когда Амьенский договор, казалось бы, положил конец вражде между Англией и Францией, Вернита, её отец и мать отправились во Францию в числе других английских туристов. Летом 1802 года вся Англия праздновала долгожданный мир.

Люди, измученные девятилетней инфляцией и дороговизной, наслаждались спокойствием и изобилием. Им казалось, что горести и беды войны навсегда ушли в прошлое.

Едва закончилась война, добродушные англичане примирились с Наполеоном Бонапартом, уже завоевавшим Италию и Австрию, и даже не возражали, когда он установил свой контроль над Нидерландским побережьем.

Туристы, для которых Франция была закрыта в течение девяти лет, ринулись туда толпами. Порты по обоим берегам Ла-Манша были переполнены желающими пересечь пролив в погоне за свежими впечатлениями и развлечениями.

Сэр Эдвард Уолтем, человек солидный и рассудительный, подождал, пока схлынет этот туристический ажиотаж, и только в марте 1803 года повёз жену с дочкой в Париж.

Город очаровал Верниту с первого взгляда. Семья Уолтемов остановилась в одном из лучших отелей, расположенном в самом центре Парижа. Скоро у них появились друзья среди французов. Одни развлечения и празднества сменялись другими, и жизнь текла легко и беззаботно.

На дипломатическом приёме семейству Уолтемов довелось увидеть самого Первого Консула. И что же — этот Бонапарт, в карикатурах военного времени изображавшийся каким-то кровожадным чудищем, наделе оказался милым, обаятельным человеком!

Тем сильнее было потрясение Уолтемов, когда в мае 1803 года Англия прервала перемирие и объявила Франции войну.

Наполеон Бонапарт пришёл в неописуемую ярость.

Во-первых, он собирался нарушить договор сам, а во-вторых, не так скоро! Но Англия успела восстановить свой флот и теперь горела решимостью вернуть утраченные после Амьенского мира позиции.

Однако простые англичане, проводившие досуг в Париже, не подозревали о воинственных планах его правительства.

Не успели они оправиться от шока, вызванного объявлением войны, а их уже ожидало новое потрясение: Наполеон отдал приказ интернировать всех англичан, находящихся на территории Франции. Впервые в мировой практике мирные жители оказались в тюрьме лишь за то, что являлись гражданами своей страны.

Англичане, оставшиеся на родине, возмущались, призывали громы небесные на голову корсиканского изверга. Однако эти проклятия не могли помочь их несчастным соотечественникам. Сэру Эдварду и его семье повезло больше других: из новых знакомых, служащий в кабинете министра внутренних дел, в последний момент предупредил их о готовящихся арестах. Уолтемы поспешно покинули отель и сняли несколько комнат в доме на окраине, хозяин которого не задавал жильцам, щедро оплачивающим кров, никаких вопросов.

Не теряя времени, сэр Эдвард начал искать способ вернуться в Англию — но этим поискам не суждено было увенчаться успехом. Не прошло и недели, отец семьи тяжко заболел.

Вернита была уверена, что в его болезни повинна плохая парижская вода.

Как бы там ни было, сэр Эдвард слёг в постель, и ни о каком отъезде уже не могло быть и речи. Жена и дочь самоотверженно ухаживали за ним, но все было бесполезно. Сэр Эдвард умер, промучившись неделю, и оставил их одних и совершенно беспомощных в чужой враждебной стране.

Слишком поздно мать и дочь поняли, что лучше было рискнуть и позвать врача.

Впрочем, французская медицина в то время пользовалась дурной славой, а Вернита сомневалась, что помочь отцу смог бы даже самый опытный врач.

Леди Уолтем, нежно любившая мужа, была убита горем. Именно Вернита приняла решение переселиться из меблированных комнат, которые они занимали, на чердак.

Узнав о предстоящих гонениях на англичан, сэр Эдвард немедленно взял из банка все свои сбережения. Таким образом, на руках у Уолтемов оставалась крупная сумма наличными.

Но Вернита понимала, что даже этих денег не хватит надолго. Предыдущая война продолжалась девять лет, и Вернита с содроганием думала, что и эта может продлиться столько же.

— Мы должны экономить каждое су, — сказала она матери.

Глядя на беспомощную, убитую горем мать, девушка понимала, что теперь главой семьи придётся стать ей.

О том, чтобы сдаться властям, мать и дочь даже не помышляли. Их пугала и отталкивала та ненависть, которую вслед за Наполеоном проявляли к англичанам все французы.

Вернита понимала, что у Наполеона с Англией личные счёты. Из всех европейских стран одна Британия не встала перед ним на колени, и император со всей необузданностью, свойственной корсиканцам, мечтал подчинить себе «нацию лавочников».