Книга Видящий. Первые шаги - Алексей Федорочев

Пробуждение номер один

Просыпаться было… странно.

Пахло нагретым деревом, травами и почему-то молочной кашей. Запахи из детства, которых по определению не могло быть в моей холостяцкой квартире. Руки нащупали край одеяла, чтобы поудобнее укрыться и досмотреть явно приятный сон.

Стоп!!!

Руки???

Глаза распахнулись, и я уставился на две абсолютно целых руки. Покрутил ладонями, пошевелил пальцами; поморгал, снова уставился. Ничего не изменилось…

Сердце глухо заколотилось где-то у горла, на глаза навернулись злые слезы.

Белочка, ты жестока…

Зажмурился и сжал зубы, чтобы прогнать позорную слабость, и вдруг понял: руки не мои! Почему-то эта мысль резко меня успокоила.

Набрался смелости и снова открыл глаза. Руки по-прежнему присутствовали на месте в количестве двух штук: по-прежнему не мои, а принадлежащие подростку лет двенадцати-тринадцати. Ощупал голову – лицо тоже не мое, взамен привычной лысины – короткий ежик волос, уши вроде не лопоухие, но все равно не родные. Резко вспоминаю про самое драгоценное и ныряю рукой вниз. Фух, на месте… Уже спокойнее откидываю одеяло и осматриваю тощее подростковое тело. Тело как тело. Не Аполлон, но задатки неплохие. Я в его годы, пожалуй, потолще был, а может, и нет, сейчас уже и не вспомнить.

Осознаю, что по привычке делаю все левой рукой, и снова утыкаюсь взглядом в целую правую. Рука послушно сжимается в кулак, поочередно шевелит пальцами и не собирается никуда исчезать.

Распахнувшаяся дверь отрывает меня от любования, и я наконец-то обращаю внимание на окружающую меня обстановку. Здоровенный мужик с рожей душегуба в десятом поколении оторопело пялится на меня из дверного проема.

– Батюшки, очнулся Егор Николаич! – И мужик исчезает где-то за дверью. – Михайло Игнатьич, очнулся наш соколик! – слышны крики из глубины коридора.

Так, белочка мне попалась упорная, глюк развивается. Егор Николаевич – так, похоже, зовут мое тело; еще бы понять, кто я и что со мной, хоть бы подсказку какую-то дали…

С этой свежей и своевременной мыслью сознание отправляется на перезагрузку.

Пробуждение номер два

Просыпаюсь там же и тем же. Опять любуюсь на целую правую руку. За окном ночь, но слабого света ночника хватает, чтобы рассмотреть палату, хотя смотреть по сути не на что – койка, крашеные стены, крашеный деревянный пол, из щелей старого рассохшегося окна ощутимо тянет сквознячком. Рядом с койкой на простом стуле похрапывает давешний звероподобный мужик. Немного удивляет отсутствие современных материалов в отделке, но в то же время обстановка воспринимается абсолютно обыденно, словно иначе и быть не может.

Чувствую себя вполне сносно, но это ни о чем не говорит, ведь случилось же что-то с Егором, раз он-я здесь. Пока я в сознании и никто не тревожит – пытаюсь выудить из головы хоть какие-то крохи знаний об окружающем. Тщетно. Никаких «левых» воспоминаний не появляется. От умственных усилий начинает болеть голова. Боль нарастает как цунами, грозя накрыть меня собой. Пытаюсь расслабиться, отрешиться от мигрени, но толку – чуть. Особо сильный приступ опять отправляет меня в небытие.

Пробуждение номер три

Просыпаюсь.

Знакомая палата лазарета, где я последнее время провожу времени больше, чем в своей комнате, встречает меня утренним солнечным светом. Не сосчитать, сколько раз я оказывался здесь за последний год. Но сегодняшний случай выделяется особо: сорвать источник в тринадцать лет – это не просто звание неудачника года, это, пожалуй, на звание неудачника столетия потянет!

Стоп! Какой источник? Какие тринадцать лет?

Я подполковник в отставке Васин Георгий Алексеевич – боевой офицер-вертолетчик, потерявший руку после ранения в Афгане. Ампутация поставила крест на дальнейшей службе, и, выдав мне на прощанье внеочередное звание и орден на грудь, армия пнула меня в свободный полет. Потом судьба помотала меня по России. Я и в Пугачеве преподавал, пока не понял, что ненавижу курсантов, которые могут летать, а я – нет. И золотишко мыл на Колыме в полулегальной артели в лихие девяностые, и на ювелирной фабрике в службе безопасности работал, пока не понял, что Юрьич – мой знакомый, который притащил меня туда, начал зарываться и надо сваливать. Чуйка, кстати, не подвела: в девяносто седьмом его взорвали вместе с третьей по счету женой, а потом и замов одного за другим грохнули.

Последние годы я работал в службе безопасности одного московского банка, куда меня позвал другой приятель. В личной жизни серьезных отношений не заводил, хотя и не монашествовал: по молодости считал, что еще рано, не нагулялся, потом помешала война и служба – женщины в части были наперечет и все заняты, потом – стеснялся увечья. Вот так семьей и не обзавелся. Вечера коротал за компьютером, который довольно быстро освоил уже во взрослом возрасте. Конечно, несмотря на современный протез, в игры особо играть не получалось, но смотреть фильмы и читать книжки отсутствие руки не мешало. Изредка выбирался с друзьями-приятелями на природу-охоту-рыбалку-баню-шашлыки (нужное подчеркнуть). Выпивал, не без того, но в меру.

И вот вчера, возвращаясь домой с работы, я нарвался в подъезде на компанию Витьки-алкаша со второго этажа. Гопота пила пиво и загадила шелухой от семечек и бычками всю лестничную площадку. Слово за слово завязался скандал, а потом и драка. И хотя я был в хорошей форме для своего возраста, но отсутствие здоровой правой руки, да и количество и молодость нападавших сыграли не в мою пользу. Кто из этих уродов пырнул меня ножом, мне уже не узнать. Боль от ударов, потом жгучая резь от лезвия под ребром, а потом темнота. И не было никакого светлого коридора, никакой высшей сущности, просто раз – и я здесь.

И в то же время я помнил другое.

Я – Васильев Егор Николаевич, мне тринадцать лет, я родился в небольшом городке Рязанской губернии. У меня есть брат Митька, который учится здесь же, и мать. Отец погиб в аварии автобуса, когда они всей семьей переезжали к деду. Матери и Митьке повезло, их выбросило в кусты, а отцу – нет. А я родился восемь с половиной месяцев спустя, так что отца видел только у деда на старых фотографиях. Наше-то имущество все сгорело вместе с автобусом. До десяти моих лет мы жили с дедом, но, когда он умер, произошла некрасивая история с наследством, и матери пришлось завербоваться в армейскую приграничную часть целителем, а нас отправить в интернат подальше от родных мест. Теперь я ученик Московского Императорского училища имени Святого Михаила.

Поначалу все было неплохо. Первые два года мама забирала нас на каникулы к себе в часть, где мы жили при госпитале. Днем бегали по военному городку, играли и дрались с местными детьми, по вечерам мама учила нас чему-нибудь или, если было ее дежурство, приводила к себе на работу, чтоб мы не болтались под ногами у взрослых. В госпитале нас запросто могли приставить к какому-нибудь делу или отправить развлекать раненых.