Книга Правитель империи - Олесь Бенюх

— Джон? Да, это я, Джерри, — Парсел откинулся поудобнее в кресле. Взял в руки рюмку «мартини», отхлебнул глоток. Отключил рычажок внутренней видеофонной связи со своим секретариатом. Тишина, полумрак, прохлада огромного кабинета успокаивали.

— Алло, — Джерри услышал, как Кеннеди нетерпеливо барабанит пальцами по мембране.

— Во имя всего святого, ты всерьез решил поссориться с русскими, Джон?

— С чего ты это взял, Джерри?

— Твое выступление в пресс-клубе едва ли оставляет сомнения на этот счет.

— Видишь ли, ты растянул свой медовый месяц на два, Джерри. Я понимаю — молодая жена, Ривьера, Гонолулу. Но жизнь-то не стоит на месте. Нет, не стоит.

— Что же случилось, великий боже? Может быть, тень Серпа и Молота уже пала на половину наших штатов?

— Этого, слава богу, еще не приключилось. Однако, по данным ЦРУ, понимаешь, по самым свежим данным, ударный потенциал русских заметно превзошел наш. Я, разумеется, далек от того, чтобы, как ты выразился, «всерьез поссориться с русскими». Но дать им понять, что мы не потерпим нарушения ядерного равновесия, дать им это понять я почел за государственную необходимость.

— Но этот истеричный тон газет и телевидения…

— Им дано указание изрядно пошуметь. Дело нешуточное.

Пусть призадумается каждый «человек на улице» над тем, что за исчадия ада эти русские!

— Понимаю, твоя головная боль — народ.

И, помолчав: — Ты знаешь, что на бирже творится? Если я скажу «столпотворение», то это будет лишь бледным намеком на истину.

— Каждому — свое, — голос Кеннеди звучал отчужденно, холодно.

— Летят вниз акции невоенных компаний. В основном моих, еще двух-трех людей. Но ты же знаешь, играть на бирже — наша стихия, моя — во всяком случае. А теряет средний владелец акций. Его мнение и поддержка, насколько я понимаю, тебе не безразличны. Через полтора года выборы.

— Журналисты растолкуют ему, что во всех его бедах виноваты русские. И это будет сущая правда, не так ли?

— Хм… — Джерри снова отпил «мартини». — Хм… На этот счет, пожалуй, могут быть разные точки зрения.

— Например? — Кеннеди не скрывал раздражения.

— Например, — Джерри растянул это слово, обдумывая возможный ответ. Например, насколько точны данные ЦРУ. И почему они возникли именно сегодня. И кому выгоднее всего их обнародование…

«Клянусь святым Яковом, похоже, что мальчик взрослеет, хотя и медленно, — думал в то же время он. — От рузвельтовских симпатий к русским избавляется. Это хорошо. Плохо, что спешит. К драке надо готовиться хладнокровно, неторопливо. И главное — в тайне. Что кричит на весь свет тоже плохо».

Кеннеди долго молчал. Парсел допил «мартини», кашлянул.

Наконец, усталый голос прозвучал в трубке словно с другого конца планеты: — Джерри, я знаю, что ты вернулся домой только сегодня.

Но мне хотелось бы, ты слышишь, очень хотелось бы встретиться и обсудить несколько безотлагательных проблем.

И до того усталым, и вместе с тем встревоженным прозвучал этот такой знакомый и такой близкий голос, что Парсел тотчас, без раздумья, сказал: Завтра, Джон, я прилетаю в Вашингтон первым самолетом.

Положив трубку, Джерри прошел в просторный бар, скрытый за одной из больших — от пола до потолка — абстрактных картин. Долго искал бутылку своего любимого голландского джина.

Вернулся к столу, включил экран небольшого телевизора. Побежали бесконечные строчки цифр. Акции продолжали падать, акции пяти его ведущих компаний. «Самый низкий уровень за последние четыре года», — отметил про себя Джерри, машинально следя за скачущими цифрами. «Это не война. И, слава богу, не революция. Не конец света, одним словом. Сколько было подобных паник за последнее время. И что же? Все они сменились бумом. И выстаивал, всегда выстаивал самый сильный». нервы. И выдержка. Да, нервы и выдержка.

Он вызвал по видеофону секретаря, ровным голосом бесстрастно сказал: «Немедленно дайте указание скупать акции…».

И перечислил название пяти своих ведущих компаний. Полный недоумения и ужаса взгляд секретаря натолкнулся на неумолимую, жесткую улыбку Джерри Парсела. Откуда было знать секретарю, что тут же, через минуту, его босс отдаст кому-то по телефону тайный приказ скупать через подставных маклеров и акции военных корпораций. На восьмизначные суммы.

Послышался шорох, прошелестевший ласковым шелком. Через скрытую дверь в стене за спиной Джерри в кабинет вошла Рейчел. На ней был ослепительно белый спортивный костюм, на ногах высокие мягкие сапожки, на голове белое кожаное кепи. Осторожно откинув стэком обложку недельного расписания Парсела, она постучала по выделенной красным строке, одновременно поцеловав Джерри в щеку: — Дэдди, самое время покататься на лошадках. Я уверена, Гордый Принц и Голубая Кровь истомились в ожидании.

Джерри отогнул кончик белой перчатки, поцеловал руку Рейчел. «Маргарет никогда и в голову прийти не могло, — подумал он, — чтобы приобщиться самой и приобщить меня к верховой езде. Впрочем, может быть, ее возраст не позволял… Огромное наслаждение. И молодеешь, молодеешь — с каждым шагом лошади».

Когда они ехали в машине через Манхэттан и потом мчались по хайвею на юго-запад миль пятьдесят, к его любимому загородному дому в Нью-Джерси, Джерри, поддерживая милое воркование Рейчел о бродвейских околотеатральных интрижках, скандальных светских романах, домашних мелочах, думал, как обычно, о своем. Маргарет, вспомнил он, за всю их более чем двадцатилетнюю жизнь ни разу не посетила его в офисе. «Моя империя — семья, — гордо откинув голову и сложив руки на груди, любила говорить она. — Мой дворец мой дом. Все остальное меня мало волнует. Если, разумеется, финансовые дела мужа ведутся достойно». Финансовые дела внешне велись вполне достойно. Да, при всей ее набожности и при всей любви к мужу, Маргарет была гордячка. В дела Джерри — включая любовные — не вмешивалась даже в случаях из ряда вон выходящих. Однажды, когда ее давняя приятельница намекнула, что Парсел «опять спутался и опять с голливудской временщицей», Маргарет надменно, едва слышно произнесла: «Это никого на этом свете, кроме его и меня, не касается», и едва не потеряла сознание.

От приступа гнева. «От ревности, подумать только!» — злословила приятельница, которой навсегда было отказано от дома. И сплетен — на чей бы то ни было счет, милых и злонамеренных, театральных и светских, Маргарет Парсел не выносила. Темами ее нечастых бесед с мужем были музыка, литература, живопись.

И — воспитание Беатрисы. А Джерри не любил эти беседы — у Маргарет на все имелось свое мнение. И заставить ее изменить что-либо в ее воззрениях было труднее, «чем выдрессировать взрослого флоридского аллигатора», как отметил однажды Парсел после разговора с женой. Рейчел не знала и сотой доли того, что знала Маргарет. И поначалу Парселу доставляло удовольствие произносить перед «своей собственной, семейной стюардессой» монологи на всевозможные темы — от гипотез о возникновении жизни и пришельцах до инфляционных волн и творчества постимпрессионистов. Его поражала изобретательность ее ума. Каким-то могучим интуитивным чувством она отбраковывала все ненужное и прочно укладывала в тайники своей памяти лишь то, что так или иначе интересовало его, Джерри. Интересовало глубоко и истинно. Но вскоре ему наскучило выступать в роли семейного лектора. И тогда он понял, что ей не хватает категоричности Маргарет. Рейчел все ловила на лету, она со всем соглашалась, она благоговела перед его знаниями, обширными, такими глубокими. А Джерри — по складу его ума, по темпераменту — было нужно противодействие.