Книга Птицедева - Светлана Гамаюнова

Сказки птицы Гамаюн. Птицедева

Начало пути. Лотта

Михел с осёдланными лошадьми и нашими пожитками ждал меня на краю леса, как мы и договаривались. Я ещё раз умылась в ручье, заплела волосы в тугую косу, но выглядела,скажем прямо, не очень…. Что только про меня Ха подумает? Нам с ним ехать и ехать. Это была самая простая и безобидная из мыслей, что проносились в голове.

– Да пусть думает, что хочет, – сказал внутренний голос, – после того, что ты про себя сама думаешь, все остальное – ерунда.

Посмотрела на Ха и самозабвенно соврала:

– Извини, я несколько странно себя чувствую сегодня, ты пока на меня не обращай внимания.

Сказала, а к горлу подкатил комок. Приказала себе: только не рыдай, Лотта. Постаралась вздохнуть глубже, но поняла, что дышать совершенно нечем, комок застрялв горле и никуда не уходит, готовясь прорваться наружусудорожным всхлипами. Но как заговор повторяла себе – все правильно. Все так, как нужно. Это правильно, что я уезжаю сегодня, это верный поступок. Правильно, правильно, так и должно быть, он принц, а я пусть теперь и не уродина, но и не принцесса, и у меня своя задача, а он….

Смотрю на происходящее со мной как будто со стороны. Смотрю, как стискиваются зубы так сильно, что кажется, они просто готовырассыпаться в пыль. Как холод вьюгой врывается в сознаниеЧТО?, разрывает лёгкие, не позволяя спокойно дышать, как хочется плакать, как жалко себя, Хи, нас. Жаль, что все кончилось, практически не начинаясь, и пусть он обещал ждать, но я ухожу в никуда и, наверное, надолго. Смогу ли вернуться и нужно ли возвращаться?

– Ха, я тут в кустики, – шёпотом, чтобы не напугать парня подкатившими слезами, сказала я, – ты подожди меня немного, а лучше поезжай вперёд, я догоню.

Спрыгиваю с лошади, ныряю в кусты и отбегаю куда глаза глядят, пока не спотыкаюсь о какую-то корягу и падаю прямо на неё, содрогаясь в рыданиях. Потеряла счёт времени, слезы и сопли размазывались по траве, на которую я сползла и рыдала, рыдала, рыдала. Вздрогнула, когда сильные руки подняли с земли, и ладонь прошлась по волосам.

– Лотта, не знаю, что произошло у вас с Хи, только не плачь. Хочешь, мы вернёмся, вы поговорите и все уладится?

Вкус слез постепенно исчез из онемевшего рта и мой взгляд испуганно остановился на спутнике.

– Извини за истерику, все сразу навалилось, а я не могу осознать …, – и замолчала.

Ха взял меня за плечи, прижал к себе, уткнулся лбом в макушку и с нескрываемой нежностью сказал:

– Такая непривычная, отчаявшаяся и заплаканная, просто совсем не ты. Лотта, наша Лотта – всегда такая сильная, рассудительная, сдержанная, а эта почему-то раскисла, – тихо приговаривал Ха и гладил меня по голове. – Но ты справишься, не хочешь рассказывать, от чего тебе так горько – и не надо. Но знай: я тут недалеко от тебя, просто еду рядом. Поехали, дорога лучше, чем кто-либо утешит тебя, путницу, поехали.

Я встала, вытерла глаза и нос и молча вернулась к лошади. Весь день мы молчали, я больше не плакала вслух, но слезы текли внутри меня – невидимые, но такие горючие девичьи слезы.

Вечером костёр разводил Ха. Тихо завернулась в плащ и легла по другую сторону огня, в стороне от него. Он не сказал ни слова, сидел и смотрел на звезды. Большая Медведица грустила вместе с нами, и ее звезды тихонько перемигивались и что-то обсуждали. Может, и нас. Шелестели верхушки деревьев, а мы думали каждый о своём. Не так я представляла начало нашего нового пути, вовсе не так.

Забыть, что было вчера?

Ночью, как ни странно, спала крепко, но под утро снилось мне что-то непонятное: голоса, которые, радостно переговариваясь, звали к себе. Вспоминалось все смутно, но осталось впечатление, что не запомнила, пропустила что-то важное. Когда открыла глаза, солнце уже встало, и ветер гулял в верхушках деревьев, раскачивая и срывая жёлтые листья клёнов, которые опускались на землю и на мой плащ как небольшие птицы. Вставать не хотелось. Почувствовала, как по лицу что-то ползёт, вынула руку и взяла букашку. Красная божья коровка, возмущённо шевеля усиками, побежала по ладошке, перебежала на вытянутый палец и полетела на «небко». От такой простой радости почему-то на душе посветлело. Улыбнулась. «Я ведь тоже могу летать, только надо научиться управлять крыльями, – мелькнуло в голове. – Вот и улечу на этот Буян, подальше от всех, забуду все, что было вчера, и стану птицей, а не девой». «И от себя тоже улетишь? – спросил ехидный внутренний голос. – А как же договор с Макошь? Ха тоже домой отправишь? Благо дело, недалеко отъехали». Вот тут я вспомнила о Ха и резко повернула голову в его сторону. Парень как будто и не ложился, сидел перед костром, заваривая чай, и смотрел на меня. Ветер шевелил тёмные волосы, и на фоне золото-красной листвы они казались ещё темнее, а глаза – ещё более грустными. Увидев, что я смотрю на него, произнёс:

– Ты такая красивая, просто не верится. Хотел бы я быть этой божьей коровкой, чтобы касаться твоего лица. Зачем ты стала такой красивой?

– Не знаю, самой не нравится, непривычно, да и без надобности это, все такое… слащавое, что ли, чрезмерное. Хочу быть прежней Лоттой, – пробурчала я и начала подниматься с земли.

– Нет, что ты, пожалуйста, оставайся такой, – с испугом проговорил Ха, – ты даже с красным носом и опухшими глазами необыкновенно красивая. Не могу оторвать взгляд от тебя. Как же ты мне нравишься!

Только выяснения отношений с Ха мне не хватало. То, что у нас с Кареном случилось, пережить не могу, как с этим жить – не знаю, а тут ещё Михел со своей романтикой. Нельзя думать об этом, нельзя.

Попыталась настроиться на дорогу, и это немного помогло. Я слышала ее тихий голос: «Ты моя, ты путница. Поезжай вперед. Я тебя не подведу и не оставлю, буду стелиться лентой, не петлять, постараюсь не пылить лишнего, не подпустить лихих людей. Все для тебя, доченька. Оставь прошлое в прошлом, живи сегодняшним, если прошлое догонит – будешь с ним идти, а пока вперед, Лотта, вперед». От ее слов стало чуть легче. «И правда, – подумалось, – что я могу изменить сейчас? Пути назад нет, надо ехать на Буян с Ха, учиться летать, учиться жить в новом теле и многому учиться и понимать». И опять слова матушки: «Поднимайся, Лотта, – и в дорогу, я зову тебя».

Я чувствовала этот зов, он будоражил кровь, укреплял мои ноги, зачаровывал и манил неизведанным, еще не виданным; тягой к горизонту, который то появлялся, то пропадал, когда мы въезжали в лес, но всегда был впереди и звал к невидимой цели. «Люблю тебя, матушка-дорога», – поблагодарила я ее за поддержку. «Ты не одна, помни»,– будто пропела она. «Ты не одна», – послышались в шелесте деревьев еще и слова отца. Он тоже решил подбодрить и шептал: «Я согрею и ободрю тебя во сне, когда ты будешь ночевать в лесу; дам пропитание, припасу лучших дров, а духи леса будут петь тебе колыбельную, ведь ты – мое дитя». Я встала и почувствовала прилив сил, подаренных мне дорогой и лесом, обрадовалась их словам и подумала: «Хватит себя жалеть, ты сможешь. Если не ты, то кто?»