Книга Вторая жизнь майора - Владимир Сухинин

Афганистан, провинция Кандагар, 1988 год

Рассвет только занимался, окрасив верхушки гор розоватым цветом. Стояла еще ночная прохлада, но скоро она сменится изнуряющей жарой, которая мне, непривычному к жаркому климату, доставляла кучу неприятностей. Переносить жару мне было труднее, чем холод. Все время хотелось пить, пить и пить. Вода из фляги жажды не утоляла, и все выпитое тут же выходило с потом, оставляя соленые разводы на форменной рубашке.

Наш батальон Царандоя[1] выдвигался под прикрытием двух стареньких БТР-60ПБ для блокирования района проведения операции, которая проводилась силами ХАДА[2].

Все в общем-то как всегда. Мы работали по устаревшей информации «кобальтеров»[3].

«Ду́хи»[4], которых нам надо было окружить и блокировать, давно ушли, и я это прекрасно понимал. Душманы имели разведку не хуже нашей и о предстоящих мероприятиях, скорее всего, знали.

Это обычная наша рутина, когда надо показать хоть какой-то результат, – вот батальон выходил и проводил операцию.

Лето, опостылевшая жара и пыль наводили на меня уныние. У меня было только одно желание – побыстрее прибыть на место и организовать оцепление района согласно плану операции.

Я, как советник командира батальона, трясся в штабном уазике без брезентовой крыши и с тоской обозревал невзрачный пейзаж предгорья, на склонах которого теснились грязные дома и глиняные дувалы[5] небольшого селения.

На двери машины были навешаны броники[6] – хоть какая-то защита от пуль, – но вся надежда была на «авось пронесет». И весь предыдущий год службы «проносило».

Мы пылились в середине колонны, голова которой покидала деревню.

Краем глаза я увидел, как открывается калитка и недалеко от нас появляется «дух» с пулеметом в руках. Одновременно с этим впереди раздается сильнейший взрыв, и на том месте, где находился БТР, вспыхивает высокое пламя.

Я повернул голову в сторону «духа» с ПК, увидел рот с кривой улыбкой, пулемет выдал веером длинную очередь по растянувшейся колонне и краем задел нашу машину.

Пули прошили стекло, попали в водителя, уазик врезался в дувал и заглох. Сам не ожидая от себя такой прыти, я выскочил через борт и упал на четвереньки. Сильно ударившись коленями о каменистую почву, застонал от боли. Автомат ремнем зацепился за что-то и, вырвавшись из рук, остался в машине. Кругом свистели пули, стоял грохот от выстрелов и взрывов гранат. Лихорадочно нашарив в наплечной кобуре ПМ, я достал его. Патрон в патроннике. Чувствовал, как дрожат руки, но пальцем снял предохранитель и приподнялся над капотом автомобиля. В кабине тела расстрелянных – водителя и комбата. Вот «дух» с пулеметом и смотрел в другую сторону, стреляя по мечущимся сарбозам[7]. Почти не целясь, я всадил в него три пули. На месте стоять нельзя, подхватил свой автомат и, огибая уазик, пригнувшись, побежал в сторону калитки, откуда вышел моджахед с пулеметом. На то, что вокруг стреляют, я уже не обращал внимания, задыхаясь от быстрого бега, заскочил во двор.

И – вот так встреча! На меня удивленно смотрел наш переводчик-таджик, он выдвигался с передовым охранением.

– Рустам, что произошло, почему не заметили засады? – спросил я. Забег дался мне нелегко – дышал тяжело, пот заливал глаза. – Где все охранение? – прохрипел я и огляделся.

У дома увидел лежащих разведчиков, их тела небрежно свалены в углу. Поднял с удивлением глаза на нашего переводчика и больше ничего сделать не успел. Рустам выстрелил из «хеклер-коха»[8]. Одна пуля попала в плечо и развернула меня, потом удар, как кувалдой по голове. А дальше – боль, обида и темнота.

В тяжелом забытьи слышу чужую речь, но не понимаю: говорят на пушту.

…Хамид – полевой командир, рискнувший организовать засаду в таком неудобном месте, – нервничал: вся надежда была на внезапность. Но все его опасения оказались напрасны – прошло лучше, чем он мог предположить.

Атака получилась неожиданной для противника. Как только улетели «вертушки», передовое охранение заманил в ловушку Рустам, и разведчиков по-тихому вырезали в одном из дворов. Потом на итальянской противотанковой мине подорвался головной БТР, а следом бойцы Хамида кинжальным огнем в упор стали расстреливать машины с солдатами и закидывать их гранатами.

Растерянные и испуганные сарбозы не пытались оказать даже малейшего сопротивления. Они прыгали из машин, бросали оружие и разбегались в разные стороны. Многие становились на колени и поднимали руки. Бой был кровавым и скоротечным, машины горели, вокруг них лежали тела убитых и раненых солдат.

Хамид внешне спокойно, но торжествуя внутри, подошел к двум пакистанцам, которые представлялись репортерами. Репортеры, как же, усмехнулся про себя Хамид. За этими парнями торчали длинные уши ЦРУ.

Со стороны расстрелянной колонны слышались одиночные выстрелы – это добивали раненых.

– Хамид, там шурави[9], еще живой, но раненый. Что с ним делать? – спросил подошедший молодой парень с радостной улыбкой на загорелом до черноты лице. – С ним Рустам, собака, разговаривает.

– Не доверяешь Рустаму, Файзулла? Почему? – засмеялся Хамид.

– Перебежчик он, брат. Их предал – и нас предаст. Жадный гяур, сильно деньги любит.

– Ну, деньги все любят. Пошли посмотрим на этого шурави, может, этим пакистанцам продадим. Если выживет, – ответил довольный Хамид. – Надо все доделать быстро и уходить: скоро опять геликоптеры появятся.

…Меня переполняла боль. Перед глазами стояла кровавая пелена, чьи-то руки грубо подняли мое израненное тело и бросили у дувала, на который я оперся спиной.