Книга Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась - Лола Лафон

Сколько ей лет, недоверчиво переспрашивает тренера главный судья, – четырнадцать? Невероятно, непостижимо. То, что сейчас проделала эта девочка, не укладывается в цифры, слова и картинки. Непонятно, как это оценивать. Она отбрасывает силу тяжести, ее хрупкое тело раздвигает воздух и удобно в нем устраивается.

Почему же никто не предупредил заранее, что смотреть надо туда, бесятся те, кто упустил момент, кто не видел, как Надя К. на бревне шириной в десять сантиметров прогибается, раскидывает руки, делает сальто, – они переглядываются, вертят головой: вы поняли, что это было? кто-нибудь понял?

На электронном табло появляется ее имя – КОМАНЕЧИ НАДЯ, РУМЫНИЯ, и номер – 73, а там, где должна быть оценка, – пустое место.

Все ждут. Советские гимнастки с побледневшими лицами ходят взад-вперед вдоль трибун, отведенных для тренеров и закончивших выступления спортсменок. Они знают. Девочки из румынской команды, похоже, в отчаянии, Дорина сжимает руки, Мариана все повторяет шепотом одну и ту же фразу, еще кто-то сидит сгорбившись, с закрытыми глазами.

Надя держится чуть в стороне от других, хвостик у нее растрепался, она не смотрит на табло и потому раньше, чем оценку, видит своего тренера: Бела стоит воздев руки к небу и запрокинув голову Тогда она наконец поворачивается и узнает, что наказана: перед камерами всего мира высвечивается 1 из 10. Единица запятая ноль ноль. Надя мысленно перебирает возможные ошибки, может быть, она недостаточно уверенно приземлилась после сальто назад, да чем же она провинилась, чем заслужила такое? Бела обнимает ее: не расстраивайся, девочка моя, мы оспорим эту оценку. Но тут внимание Нади привлекает один из судей. Потому что этот швед встает. Потому что этот швед пристально смотрит на нее со слезами на глазах. Об этом мгновении будут потом так часто рассказывать, что теперь она не уверена, пережила ли это на самом деле, может, видела позже по телевизору, а может, это вообще придуманный эпизод из фильма.

Публика вскакивает с мест, восемнадцать тысяч человек поднимают бурю, они ритмично топочут ногами, а швед только открывает и закрывает рот, в этом грохоте не расслышать, что он произносит, и тысячи вспышек слепят, она с трудом может разглядеть шведа, что это он такое делает? – он растопыривает пальцы, все фотографируют эти протянутые к ней руки судьи. И тогда девочка тоже тянет к нему обе руки, она просит подтвердить: что, в самом деле… десять? Он медленно кивает, не опуская рук, сотни камер заслоняют от него девочку, подружки из румынской команды скачут вокруг нее, да, душенька, да, эта единица запятая ноль ноль означает десять.

Табло медленно поворачивается слева направо, от судей к гимнасткам и публике, продолжая показывать то, что надо понимать как десять баллов. Запятая не на месте. Вернее, запятая упорно отказывается переместиться куда полагается. Между журналистами и судейской коллегией мечется какой-то человек, утирает взмокший лоб, его майка с надписью «ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ В МОНРЕАЛЕ 1976» потемнела под мышками от пота. Главный судья знаком просит его приблизиться, ничего не слышно, слишком шумят, говорю вам, машина отчего-то разладилась, оглушительный свист вынуждает их сблизить головы, вы шутите, или что? Сегодня первый день соревнований, весь мир нас снимает! Где этот тип из фирмы «Лонжин»? Инженер-разработчик оценочного табло пытается добраться до судейского стола, шагая через коленопреклоненных журналистов, которые столпились вокруг девочки. Судьи, размахивая руками, кричат: не работает ваша система! А он орет, обращаясь к представителю Олимпийского комитета, который, подставив ему одно ухо и зажав второе, пытается хоть что-то расслышать: на других соревнованиях все работает, РАБОТАЕТ, компьютер непогрешим, это вы, он тычет пальцем в судей, его испортили, но картина уже изменилась, судьи не обращают на него ни малейшего внимания, судьи превратились в зрителей, они плачут и бешено аплодируют девочке, которая сидит рядом с тренером, узкой спиной повернувшись к машине, которая продолжает по-старушечьи бормотать: единица запятая ноль ноль.

Соберемся в перерыве. Хорошо. А не было ли у этой румынки (или еще у кого-то из команды) доступа к компьютерам? Может, она что-то такое принимала, что сбило настройки? Вы совсем спятили, голубчик, чего только не выдумаете в свою защиту, придет же такое в голову! Каждый старается свалить вину на другого. Олимпийский комитет во время подготовки заверил нас, что в гимнастике оценки в десять баллов не существует, возмущаются инженеры из фирмы «Лонжин», которых пресса уже насмешливо прозвала командой «один-запятая-ноль-ноль». В 13 часов 40 минут вердикт вынесен: банк данных не выдержал непривычно высоких оценок. Девчонка победила компьютер.

Инженерам дают время до завтра: надо приспособить систему к девочке. Они жмут на кнопки, запускают программы. Необходимо добавить еще одну цифру. Переместить запятую. Насколько велика вероятность, что гимнастка повторит свой подвиг, как вы думаете, завтра «это» может случиться снова? Не знаю, отвечает английский судья. Не знаю, отвечает судья из Чехословакии. Они силятся представить себе упражнения на бревне, за которые можно было бы поставить десять баллов. Им это не удается. Никто из гимнастов никогда не получал десяти баллов на Олимпийских играх. Им продолжают задавать вопросы. Вы уверены, что вас не захватил восторг публики? Нет, отвечают они. Они скрупулезно разобрали выступление девочки, старались на чем-нибудь ее подловить, найти ошибку – и не нашли. Ни малейшей ошибки, оценку снижать не за что. Мало того, некоторые из судей рады бы пойти еще дальше, поставить ей одиннадцать из десяти баллов! Двенадцать, тут же набавляет судья из Канады. Надо придумать новые оценки! Надо отказаться от цифр.

«А если бы Команечи состязалась с абстракцией, а не с реальными людьми, ей бы все равно можно было поставить десять баллов?» – спрашивают у Кэти Ригби, бывшей гимнастки, которая теперь комментирует Олимпийские игры для Эй-би-си[1]. «Думаю, если бы Надя сделала все то, что она делает, одна в пустом зале, она по-прежнему заслуживала бы десяти баллов», – отвечает Ригби, пытаясь представить себе абстракцию более абстрактную, чем совершенство.